Матер тяжело выдавил:
– Я, наверное, не так много для тебя значу, как ты для меня. Ведь я не увижу тебя целые сутки.
– И даже еще дольше, если я получу работу.
– А тебе все равно. Тебе просто все равно.
Она вдруг сжала его руку:
– Смотри. Смотри! Видел плакат? – Но плакат скрылся из виду прежде, чем он рассмотрел его сквозь запотевшее стекло. Мобилизация в Европе. Словно тяжкий груз лег на сердце.
– Что там было?
– Да все то же убийство.
– Ты только и думаешь что об этом убийстве. Уже целую неделю. Какое нам до этого дело?
– Никакого, не правда ли?
– Если бы это случилось у нас, мы бы давно убийцу поймали.
– Интересно, зачем он это сделал?
– Политические мотивы. Патриотизм.
– Ну вот, приехали. Можно и выходить. Ну не смотри такими несчастными глазами. Кажется, ты говорил, что это счастье.
– Так оно и было пять минут назад.
– Ну что ж, – легко сказала она, пряча тоску, – мы живем в быстроменяющемся мире.
Они поцеловались под фонарем; ей пришлось привстать на цыпочки, чтобы дотянуться; он действовал на нее успокаивающе; он был похож на огромного доброго пса, даже когда сердился по-глупому. Только ведь любимого пса не отсылают прочь в промозглую тьму.
– Энн, – произнес он, – мы ведь поженимся, правда? Сразу после Рождества.
– У нас нет ни гроша за душой, – сказала Энн. – Ты же знаешь. Ни гроша… Джимми.
– Я получу повышение.
– Ты опоздаешь на дежурство.
– Черт возьми, просто тебе все равно.
Она насмешливо протянула:
– Абсолютно все равно… дорогой.
И пошла прочь, к дому № 54, молясь в душе: пусть я получу хоть какие-то деньги, только скорей, скорей, и пусть это не кончается, пусть на этот раз не кончается – у нее уже не осталось веры в себя.
Какой-то человек шел по улице ей навстречу; он, казалось, совсем застыл от холода в своем черном пальто, а может – от какого-то страшного напряжения. И у него была заячья губа. Бедняга, подумала Энн и тотчас забыла о нем. Открыла дверь дома № 54, поднялась по мрачной лестнице в свою комнату на верхнем этаже (ковровая дорожка кончалась на первом) и поставила пластинку, всем существом впитывая тягучую, сонную мелодию и бессмысленные, глупые слова:
Для тебя это – просто Кью, Для меня это – рай земной!
Здесь я встретил любовь свою:
Ты впервые была со мной.
Вот и эти цветы, Для тебя – лишь цветы, Мне же – отблеск твоей красоты.
Человек с заячьей губой снова шел по улице, теперь уже назад; быстрая ходьба помогала ему согреться; словно Кай в «Снежной королеве», он нес ледяной холод в себе. Белые снежные хлопья все падали, таяли на тротуаре, превращаясь в грязную слякоть; из окна на четвертом этаже падали, струились слова песни, шипела тупая игла.