во фритюре; и под конец трапезы — omelette soufflee flambee — легкие золотистые шарики из яйца, взбитого с "Гран Марнье"
[10] и коньяком.
— По-моему, я наелась до конца дней своих, — произнесла Джейн, проглотив последнюю ложку восхитительного яства.
— И как, стоило сюда приезжать?
— О, да!
— Что ж, я рад.
И все-таки наслаждалась она не столько вкусной, изысканной едой, сколько этими несколькими часами, проведенными со Стефеном. И готова была обнаружить в нем и проницательный ум, и интеллигентность. А вот юмор, не сходившее с лица сочувствие и сердечное понимание многих проблем оказались неожиданностью.
Как выяснилось, он был ничуть не меньше удивлен ею. Они уже покинули террасу и прогуливались в ближней роще.
— Полагаю, жизнь вы вели совершенно беззаботную, — произнес он, — однако кажетесь прекрасно осведомленной в очень многих областях человеческого существования. Где же вы так много смогли узнать о жизни? Уж, наверное, не в школе!
— Разумеется, нет, — рассмеялась Джейн и подумала, как бы он удивился, узнав, что и сам послужил одним из источников ее знания.
Вспомнила утомительные недели в Глазго, выуживание информации для серии статей, когда приходилось целыми днями сидеть на жесткой скамье в суде, наблюдая буквально парад отбросов человеческого общества. В подобных обстоятельствах трудно было сохранить идеализм, еще труднее — по-прежнему изображать наивность и беззаботность.
Сколько журналистов, воспринимавших чужие трагедии как свои, утратили эту беззаботность.
— Джейн, вернитесь, — раздался, чуть насмешливый, голос Стефена. — Странная у вас привычка — уноситься в неведомые дали.
— Прошу прощения.
Она ускорила шаги, взволнованная и его близостью, и собственной реакцией на нее. Ноги скользили по земле, усыпанной сосновыми иголками, но рядом, готовый протянуть руку, был Стефен. Постепенно деревья стали редеть, и вот открылась поляна у подножия холма. Джейн уселась на сухую желтоватую траву, а он растянулся рядом, подложив под голову руки и запрокинув к солнцу худощавое лицо.
— Я и забыл, до чего здесь красиво. Как же давно я здесь не был.
— Иногда лучше и не возвращаться.
Он помолчал, словно обдумывая услышанное, потом сказал:
— На этот раз даже еще лучше. Тогда я был здесь один.
Джейн залилась румянцем и отвернулась, надеясь, что он ничего не заметил. Господи, что за глупость — краснеть только потому, что мужчина преподнес тебе комплимент! Возникшее между ними молчание углублялось, тяжелело от невысказанных мыслей, становясь напряженным; пришлось его прервать:
— А вы смелее меня, Стефен. Я всегда считала нелепым возвращаться по собственным следам.