-Видишь
в чем дело, Феликс
Викторович.
Как ты понимаешь,
мы стали рабами.
Полностью
зависим от
наших хозяев,
которые пока
что кормят,
поют и не дают
нам подохнуть.
Но положение
раба плохо тем,
что он не знает
и не может влиять
на свое будущее,
более того он
живет одним
лишь настоящим.
А знаешь, какое
оно у нас? Продажа.
Может на органы,
может как мозги
или рабочие.
Может, может...
"может" и никакого
"знаем"!
Он
беззаботно
произнес:
-Ужасен
тот раб, что не
желает избавиться
от своих оков.
Главное, Ваня,
не быть рабом
в душе, оставаться
свободным даже
если у тебя
отобрали последнюю
нитку! Никто
не отнимет у
меня право
думать, как я
хочу.
Жалок.
Как же низко
может пасть
человек, что
оправдывая
свое рабское
положение, он
спасает себя
тем, что может,
якобы, при полном
физическом
параличе и
забитости тела,
свободно думать.
У сильного
человека другая
логика: он не
думает, что у
него еще осталось
свободного,
а пытается
вернуть назад
то, что у него
урвали.
-Да-да,
конечно, мой
ученый друг.
Ты прав. Оставайся
свободным в
мыслях, когда
тебя обосут
или обольют
керосином и
подожгут. Твои
свободные крики
очень порадуют
ангелов на
небесах!
Закрытое
пространство
провоцирует
споры. Нас травит
скука, сталкивает
темнота. И сцепляемся
мы не от злости
или ненависти,
а потому что
нечем себя
занять. Иногда
я просыпаюсь
и подвывающим
голосом зову
Фена, мне вдруг
кажется, что
его нет рядом
со мной и от
потери такой
вроде бы бесполезной
поклажи сразу
становиться
не по себе. Я
зову его шепотом,
но никто не
откликается.
Его забрали
или он нашел
дыру и уполз?
Тогда я снова
проваливаюсь
в забытье, а
когда, совершенно
потерявшись
во времени,
открываю глаза
в примелькавшемся
сумраке, то
зомбивед понуро
сидит на бетонной
трубе. Я еще
два раза спал,
прежде чем на
потолке вырезали
квадрат света
и вместо струи
мочи или свертка
с едой, в нашу
скромную обитель
упали сливающиеся
голоса:
-Недавно
взяли. Два мужика,
один доходит
почти, но голова
варит - ругался
как-то странно,
без матюгов,
когда мы его
били. Второй
тертый калач,
автомат имел,
пистоль полицейский.
Не здоровый,
но работать
может.
-Ничего
интересного.
Пропоицы, на
опероцинку,
- здесь мой мочевой
пузырь захотел
поменяться
местами с мозгом,
- не подойдут,
китаезы браканут.
Работнички
тоже неважные:
один тощий,
гиблый человечек,
а другой своевольный.
Первый умрет,
второй сбежит.
Чё еще?
Видимо
это был покупатель,
который обсуждал
нас, не заботясь
о предосторожности.
Свет слепил
глаза, но обострившийся
за время сидения
в коллекторе
слух, компенсировал
потерю.