В узком проходе между двумя кроватями молоденькая медсестра ловкими отработанными движениями заправляла одеяло в пододеяльник.
Это была обыкновенная больничная палата, каких по стране полвека назад возвели миллионами в тысячах типовых больниц: грубо оштукатурили стены, вкрутили одинокую лампу в центре потолка, в огромное окно с квадратной форточкой вставили решетку-«солнышко», постелили на пол холодный кафель, а на подоконник поставили горшочек с желтеющим цветком. В такие палаты заносили, как правило, четыре кровати и четыре тумбочки в проходах, иногда стелили у дверей коврики и ставили вешалки для халатов. В подобной палате я лежал с мамой, когда сломал руку в шесть лет; в такую же палату привозили меня после того, как купленные на рынке грибы оказались вовсе не шампиньонами и, съев их, я долго блевал в ванной; ничем не отличалась и палата одной московской больницы, где я валялся неделю на обследовании. Как правило, разница заключалась в цветке на подоконнике. А если бы случайный очнувшийся в такой палате человек, потерявший связь с прошлым, будущим и настоящим, решил бы выяснить, где он находится, то с удивлением бы обнаружил штампы на простынях: «ГОСТ N 235 Блок 11 СССР. 78», и листик с информацией на внутренней стороне тумбочки, где сообщалось, что тумбочка сделана на таком-то заводе в таком-то городе в 1986 году. Даже на дне горшка, в котором вытягивался в застывшем времени цветок, можно было бы разглядеть маркировку: «11.02.67» и запутаться окончательно, где же ты очнулся, в каком времени и в каком пространстве. Время давно остановилось в больничных палатах. Времени здесь не было места.
Заслышав скрип кровати, медсестра повернула ко мне покрытое густыми веснушками молоденькое лицо с очерченным острым подбородком, маленьким носиком-пуговкой и голубыми глазами, в которых читалось чрезвычайное любопытство. Медсестра тоже показалась мне типовой, клонированной много лет назад и тайно развезенной по всем больницам бывшего Союза.
— Не двигайтесь! — шепнула она. — А то больно будет. Вам пока нельзя шевелиться.
— Спасибо за предупреждение, — проскрипел я в унисон ржавым пружинам под матрасом. Во рту было кисло. — Какой сегодня день?
— Понедельник. Я сейчас позову врача, вы, главное, старайтесь не двигаться.
Медсестра заправила соседнюю койку и выскользнула в коридор. Две другие кровати, стоявшие ближе к двери, были не заправлены вовсе, на полосатых матрасах скукожились потрепанные подушки.
Тонкие стены наполнили воздух звуками. По коридору шаркали тапочки и цокали каблучки. За стенкой протекал равномерный диалог двух пожилых людей, обсуждающих нынешние цены на мясо и яйцо. За окном шумели автомобили, по подоконнику ходил голубь. Чувствовалось равномерное течение жизни, из которого судьба вырвала меня на время, но сейчас вернула вновь. Пятки чувствовали холод металлических прутьев, хотя пальцы на ногах отказывались шевелиться. Руками двигал свободно, но медленно — видимо, лекарства вызывали скованность движений, мышцы были мягкими и расслабленными.