— Не жалеете?
— О чем?
— О том, что ушли из армии. Сейчас идет война. Если бы вы не ушли из армии два года назад, а продолжали служить, то сейчас были бы майором или подполковником.
Мааруф вздохнул:
— Клянусь Аллахом, мой господин, я не держу на вас зла. Я часто видел вас с Валленштейном, когда вы гуляли по городу, а мы вас сопровождали. Наверное, вы Друг моего молодого хозяина. Но если бы я сейчас продолжал свою службу в Иностранном легионе, то, клянусь головой Пророка, сегодня днем я перерезал бы глотки и вам, мой господин, и вашим друзьям из СС вместе с белокурой гурией. Вознесите хвалу Всевышнему и возблагодарите Его за то, что я не служу в армии.
Все это Мааруф произнес спокойно и буднично, таким тоном, будто рассказывал путнику, как найти нужную дорогу в незнакомой местности.
Фон Гетцу сделалось нехорошо. Он невольно дотронулся ладонью до кадыка.
«Этот зарежет, — подумал он. — Фанатик. Готов, как собака, преданно служить своему хозяину. Неважно какому — Франции или банкиру Валленштейну. Загрызет любого без команды „фас!“. Если бы в вермахте было несколько исламских дивизий — мы были бы непобедимы. Все они — фанатики».
Он снова повернулся лицом вперед и продолжил смотреть на дорогу.
В Стокгольм прибыли глубокой ночью.
Мааруф, не получив никаких указаний от молодого хозяина и не зная, куда именно ехать в такой поздний час, остановил машину на узкой тихой улочке неподалеку от набережной. Охранники, почувствовав, что движение прекратилось и машина не баюкает их больше на мягких рессорах, проснулись и стали потягиваться.
От их упругих движений встрепенулся и Валленштейн. Несколько секунд он глупо озирался по сторонам, глядел на потолок, пытался рассмотреть в темноте лица охранников, но никак не мог понять, где и с кем он находится.
Он потер лицо ладонями, и сознание, кажется, начало возвращаться к нему.
— Где мы?
Вместо ответа фон Гетц открыл дверцу и вышел на воздух. Больше суток с короткими перерывами он провел в сидячем положении в машине. Даже в двух машинах. От долгого сидения ужасно затекли ноги и сильно ныла поясница. Осторожно переставляя непослушные ступни, Конрад проковылял мимо машины, пересек набережную, с которой они только что свернули, и, облокотившись на парапет, стал смотреть на залив. Ночь была по-летнему светлая и теплая, но с моря поддувал зябкий бриз. От неприятного холода фон Гетц поднял воротник порванного кителя.
Идти ему было некуда.
Сорок часов назад он был герой Рейха, кавалер Рыцарского Железного Креста, оберст-лейтенант люфтваффе, немецкий военный атташе в Швеции, любимец Геринга и доверенное лицо Канариса. А теперь он никто. Даже меньше, чем никто. Он — военный преступник, которого ищет СД. Милая девушка Марта руками Кользига и Бехера перечеркнула всю его предыдущую жизнь, скомкала ее, как неудавшийся черновик, и выбросила в корзину для мусора. Кто он теперь? Мусор и есть. Бехер и Кользиг это ему вразумительно доказали своими кулаками и ботинками. На память о них остался потрепанный китель без погон, крестов и нашивок. Неизвестно еще, к лучшему ли вышло так, что Мааруф оказался так вовремя возле кирхи. Это большой вопрос. Шелленберг, может быть, его и не расстрелял бы, а направил, например, в штрафную роту на Восточный фронт. Хоть минимальный, но шанс выжить и обрести вновь свое звание и регалии. А теперь что? А теперь куда?