И тут грянул настоящий шквал. Это была лавина любви, которую уже было не остановить. Утесов еще ничего не сделал, но полковники и воры, дамы и секретари горкома от души отбивали ладони, приветствуя своего любимца.
Овации еще продолжались, когда зазвучала музыка. Чуть опустив голову, раскинув руки, словно желая обнять сидящих в зале людей, Утесов глуховатым, мгновенно узнаваемым, таким одесским голосом (о котором он сам говорил «как не было, так и нет») запел:
Есть город, который я вижу во сне,
О, если бы вы знали, как дорог…
На сцену по одному выходили музыканты утесовского ансамбля, с ходу вступая в знаменитую песню, которую написали два одессита — поэт Семен Кирсанов и композитор Модест Табачников:
…У Черного моря явившийся мне
В цветущих акациях город!
В цветущих акациях город…
И зал дружно подхватил припев:
У Черного моря!..
К театру по ярко освещенной улице Ленина, грозно рыча моторами, медленно ползли крытые брезентом трехосные «Студебеккеры». Разворачивались, выстраивались в линию. Из машин молча выпрыгивали солдаты, вооруженные автоматами. Быстро, подчиняясь резким выкрикам команды и не обращая внимания на обомлевших одесситов, оцепили здание.
Из кабины головного грузовика выбрался старший лейтенант МГБ. Бегом пересек площадь, не глядя показал озадаченной билетерше у входа красное удостоверение и через минуту оказался в пустом фойе, куда смутно доносились звуки музыки и слитное, воодушевленное пение зала: «Брэ-э-эстская улица… На Запад нас вед-е-е-ет!»
Спустя еще несколько минут, предъявив любопытным чудодейственную красную книжечку, офицер проник в святая святых театра — за кулисы. Там, у пыльных колосников, уходящих на невообразимую высоту, стоял майор Максименко и смотрел на ярко освещенную сцену, где полновластно царил Утесов.
Артист как раз закончил знаменитую «Дорогу на Берлин», раскланялся, прижав руку к сердцу. И, пригасив жаркие аплодисменты рукой, заговорил:
— Где-то подо Львовом после концерта подходит ко мне молодой лейтенант: «Товарищ Утесов, скажите, а вы правда из Одессы?» Я удивляюсь — да, говорю…
Офицер почтительно наклонился к Максименко и что-то тихо спросил. Майор, не расслышав, недовольно сморщился, нетерпеливо замахал пухлой рукой в сторону буфета — туда, мол, иди. И снова превратился в слух, стараясь уловить то, что происходит на сцене, но застал уже финал репризы.
— …Представьте себе, мальчик, таки да! — закончил
Утесов, и сам засмеялся весело, и зал влюбленно подхватил этот простодушный заразительный смех…
В буфете тоже не было никого, кроме мрачной буфетчицы, начальника Управления военной контрразведки округа Чусова и военного прокурора Мальцова. Оба полковника, насупясь, пили теплый лимонад.