И все же церковные обряды благословения знамен и оружия (в обществе, где благословлялось все, начиная с орудий труда, и любое человеческое действие имело священное измерение), а также представление, восходящее к VII веку, согласно которому от мусульман надо защищать не только жизнь и имущество, но также церкви и реликвии, способствовали тому, чтобы война с новыми врагами рассматривалась как «справедливая» или даже «священная». Несмотря на это, названия «исмаилиты», «агаряне» или «сарацины» происходили от слов, которые, хотя и не обозначали этнические образования, тем не менее указывали на происхождение: они отсылали к библейскому рассказу о потомках патриарха Авраама. Иными словами, врага никогда не называли так, чтобы подчеркнуть — в отрицательном смысле — его статус нехристианина и тем самым оправдать войну с ним различием в вере. В одном документе VIII века — Житии св. Евхерия Орлеанского — говорится о жестокости «злосчастного племени исмаилитов, которое вышло из своих жилищ, чтобы прийти в Аквитанию и опустошить ее», но мы не видим никакого намека на вероисповедание детей Измаила: автор ограничивается тем, что подчеркивает их жестокий нрав, как веками подчеркивался он во многих латинских документах, где упоминалось о различных «варварских» племенах.
Ситуация начала меняться только в IX веке, когда явственно обрисовалась угроза со стороны мусульманских корсаров и понтифики стали вновь, пусть даже время от времени, прибегать к мерам, уже испробованным ранее: например, когда Григорий II в 721 году послал напрестольную пелену папского алтаря герцогу Аквитанскому, который сражался с арабами под Тулузой, или когда Адриан I воодушевлял Карла Великого перед его испанской экспедицией 778 года. Но было бы натяжкой толковать поступок Григория II как стремление придать этой войне характер «священной». Что же до франкских воинов, которые разорвали пелену на мелкие кусочки и проглотили их, то здесь мы видим акт веры, граничащий с магическим ритуалом: это, однако, нисколько не подразумевает того, что война с неверными сама по себе похвальна в духовном смысле. Совсем по-другому выглядит случай со Львом IV, который на следующий день после нападения сарацин на Рим в 846 году пообещал вечную жизнь всем, кто пожертвует собой в защиту веры и Церкви; в похожем смысле высказывались Папы Николай I (856–867) и Иоанн VIII (872–882).
Христиан Западной Европы как раз в эти годы волновали другие известия, которые приходили из Испании — той части исламского мира, которая была им лучше всего известна. Всех потряс случай с «кордовскими мучениками», о котором рассказал Евлогий. Он в 848 году пересек христианскую часть Испании, где участвовал в антиисламской полемике сомнительного характера, и затем ездил по остальной Европе, навещая своих родственников, разбросанных по континенту, видимо, по торговым делам. Путешествия св. Евлогия — интересный пример, доказывающий, что торговля и обмен между Европой и миром ислама были делом куда более распространенным, чем это принято думать, хотя и далеко не простым.