Семнадцатая прелюдия As-dur. После смерти «вождя народов» занавес приоткрылся. Это еще была маленькая щель, и нужно было хорошо извернуться, чтобы в нее пролезть.
В Праге за мной глаз да глаз. Переставляю рояль вглубь оркестра — это мое право — чтобы играть концерт Баха с Талихом[181]. В Москве потом появляется бумага: «Рихтер прятался от отзывчивой пражской публики».
А вот что произошло в Будапеште. Останавливаюсь посреди улицы и долго стою. «Хвост» тоже стоит — почти рядом, читает газету. Обращаюсь к нему: «Если я застужу ноги, то не смогу нажимать на педали». Чекист попался воспитанный, отвечает: «Вы еще и автомобилист?» Вечером прислал в номер большую бутылку спирта — отогревать ноги.
Эта прелюдия — как взгляд из окна поезда: новые города, новая жизнь.
Фуга. Вспоминаю прохладное ателье — мансарду Роберта Рафаиловича в доме «с павлинами». Это было время, когда Фальк направлял меня в моем желании рисовать. Моделями художника были Михоэлс, Шкловский, Эренбург, Габричевский… И даже я.
Когда модель и художник уставали, то любили помузицировать. Фальк попросил меня сыграть Баха, и я играл именно эту прелюдию и фугу.
Ангелина Васильевна, его муза, рассказала интересный случай. Фальк для одной своей работы попросил повесить занавеску так, чтобы складки падали как бы случайно. Она никак не могла этого добиться, и Фальк по этому поводу раздражался. Тогда тайком от него Ангелина Васильевна отправилась в библиотеку и срисовала складки Вермеера. Дома заколола складки в точности по рисунку, и тогда Фальк, очень удивившись, сказал: «А почему нельзя было сразу?»
У Баха эта фуга написана пастелью.
Восемнадцатая прелюдия gis-moll. В 1957-ом мы с Ниной Львовной получили квартиру в консерваторском доме. Сначала была радость, почти ликование. Но потом прислушались: все музицируют. С восьми утра — дети, каждый по очереди, какую-нибудь гамму в басах первым пальцем. Я же когда слышу гаммы, то совершенно зверею. К распеванию вокалисток я постепенно привык — приучила Нина Львовна.
После детей начинают родители. Эти уже гамм не играют. Зато часто случалось так, что мне нужно учить ту же самую пьесу, что и «соседям».
Эту прелюдию я называю «муравейник». Ее гениально исполняла Мария Вениаминовна Юдина.
Фуга. Прощание с Ольгой Леонардовной[182]… Ежегодные встречи Нового года, Гурзуф, Николина Гора…
Если бы можно было снова увидеть ее в «Идеальном муже», «Дядюшкином сне»… я пришел бы в такой же восторг, как если бы гондола подвезла меня к Тициану во Фрари. Это я Пруста цитирую[183].
На ее похоронах я играл «Траурную гондолу» Листа — ее любимое сочинение.