Год призраков (Форд) - страница 160

Обычные годы

И настали обычные годы, когда равномерно смешиваются тень и свет и нет ничего четкого. Я столько всего не понимал, столько вопросов остались без ответа. Мистер Уайт был фигурой зловещей, но по меньшей мере реальной. А вот кем был Рэй? Я не раз пытался поговорить об этом с Джимом, но он лишь бросал: «Отстань» — и закрывал дверь. После занятий он все время проводил в своей комнате, играл на гитаре и дремал. Мы больше не шлялись вместе по улицам. Джим стал более неторопливым, тихим и набирал вес. Как-то днем мне попалась карточка — Мэри сняла нас с ним перед сараем. Я засунул ее под дверь Джима, надеясь, что он выйдет, но он не вышел. Тем вечером, отправляясь спать, я заметил эту фотографию на полу у дверей его комнаты, поднял ее и увидел на обороте надпись красной ручкой, сделанную рукой Джима: «Шшшшш».

Мэри утратила свою сверхъестественную способность манипулировать числами и вдруг стала нормальной девочкой. Я так и не понял — то ли это случилось само по себе, то ли было ее решением. Через две недели после начала нового учебного года она была переведена из особой группы и оказалась у Краппа, которого понизили до учителя пятого класса. Мы с ней иногда сидели за кустами форзиции и перешептывались о том, что случилось. Как-то раз я спросил, почему, на ее взгляд, мистер Уайт читал книги про Перно Шелла. Она ответила: «Может быть, он изучал то, как думают маленькие». Но когда я в следующий раз заговорил о связи между Уайтом и книгами, Мэри перевела разговор на Краппа.

Я понял: оба они внушают мне, что лучше обо всем этом забыть. Некоторое время я сопротивлялся этому, но накануне первого дня занятий взял свою тетрадь с записями о нашем расследовании и завернул в три слоя вощеной бумаги. Крепко обмотав сверток — вдоль и поперек — бечевкой от воздушного змея, я вышел из своей комнаты, прокрался мимо мамы, отключившейся на диване, мимо открытой бутылки на кухонном столе и дальше — в ночь. Стрекотали кузнечики, шуршала листва на деревьях, светила луна, небо было усыпано множеством звезд. Я прошел мимо садового столика, миновал вишневое дерево и добрался до сарая. У гигантского дуба я встал на колени и засунул тетрадь как можно глубже в пространство между обнаженными корнями дерева. После этого я потер ладонь о ладонь, стряхивая грязь, и попытался забыть обо всем этом. А на следующий день я пошел в среднюю школу.

Мама пила, отец работал, Дед наконец вернулся из больницы — у него теперь шевелилась только одна половина лица. Бабуля каждый день заставляла его ходить, помогая переставлять ноги, давала резиновый мячик для сжимания. «Она хочет меня доконать», — жаловался Дед. Умер он в холодный осенний день перед Днем благодарения, и в день похорон, на приватной — только для семьи — церемонии прощания у Клэнси, я увидел его в гробу — лицом вниз и без рубашки, как он просил. Неделю спустя мы узнали, что Годфри Дарнелл повесился в тюрьме.