Саша не ответила. Она принялась за салат, а я выпил минеральной воды.
— Если я не стану актрисой, я умру, — еще раз повторила она.
— Перед смертью не едят с таким аппетитом.
— Умру тебе назло, — сказала она и проглотила маслину.
— Кстати, она тебя заметила.
— Кто?
— N.
— Я подойду к ней. Я хочу познакомиться.
— Иди.
— Нет, страшно.
Я посмотрел за окно: серебряная крошка летела мимо фонарного света и блестела. В ресторан вошел человек лет пятидесяти пяти, с прекрасной осанкой, седой как лунь. Он сел за стойку и закурил. Играла музыка, Мессалина что-то говорила мне о Мольере и Пиранделло, но я ее уже не слышал; за окном топталась и громко дышала зима. Лунь за стойкой опрокинул стопку коньяку, актриса достала из сумочки маленькую книжку, положила ее на стол и накрыла сверху ладонью, как будто клялась на Библии, потом открыла и стал читать вслух своему приятелю. Тот что-то писал на салфетке и улыбался.
— Ты эгоист. Зачем ты живешь, задумывался когда-нибудь об этом всерьез?
— Только ради своего маленького личного счастья.
— И тебе не страшно?
— Жизнь одного счастливого человека есть оправдание существования одного миллиона несчастных. Потому что если на миллион нет ни одного счастливого, тогда человечество — полная неудача, полный провал, это законченный абсурд. Это кажется, что я живу только для себя. На самом деле я каждый день совершаю подвиг. Я пожертвовал собой ради миллионов и миллионов обреченных на серую и беспросветную жизнь. Я принес себя в жертву. Мой долг быть счастливым.
— Допустим, — сказала Саша. — Но, для того чтобы ты стал по-настоящему счастливым, тебе нужна женщина, такая, как я.
— Я тебя четвертую.
— За что?
Если я не смогу без женщины, такой, как ты, быть счастливым, а мы познакомились с тобой несколько недель тому назад, значит, до этого я не то что не был счастлив; значит, я и не жил еще. Когда человека убивают, его лишают будущего. Ты хочешь лишить меня прошлого. Это страшнее смерти. Я всегда был счастлив; независимо от того, есть ты в моей жизни или нет, я всегда буду счастлив.
— Это была не жизнь.
— Это была прекрасная жизнь.
— Заблуждаешься.
— Что на десерт?
— Не надо.
А потом она подумала секунду и сказала:
— Кофе и мороженое, шоколад и еще кусочек сырного пирога.
Я передал просьбу официанту и стал медленно, по капле опускать виски в глотку... Я вдруг понял, почему полчаса тому назад заглянул под стол. Мне захотелось увидеть ее маленькие босые ступни. Не ноги, а именно босые ступни. Я еще раз заглянул под стол и сказал:
— Так, значит, ты хочешь стать актрисой?