Исоака не первый раз обращалась с этой просьбой к сыну и совсем лишила его спокойствия. Хорхой не знал, что ему делать. Он недавно жег сэвэнов, отбирал и ломал бубны шаманов, за что схлопотал пулю и его зовут «Дырявое ухо». Как же ему теперь отправить душу отца в буни без шамана? К лицу ли председателю сельсовета организовывать касан? Но он уступил настойчивым просьбам матери. Он наизусть выучил статью Конституции, где говорилось: «Свобода отправления религиозных культов… признается за всеми гражданами». Он упускал только небольшую и, как ему казалось, незначительную часть статьи: «…и свобода антирелигиозной пропаганды…», которая ничего ему не говорила.
— Разрешают, — ответил он, — в новом законе сказано.
— Тогда касан надо делать.
— Надо, только не в селе, на дальних озерах, чтобы никто посторонний не узнал. Если пронюхают, нехорошо мне будет, председатель сельсовета я.
— Ладно, ладно, никто не узнает. Великого шамана тайком привезем, он сам все понимает, он твой дед, — ответила Исоака.
Приезжих было пятеро, возглавлял их этнограф, как он отрекомендовался, Казимир Дубский. Расположились они в школе. Дубский потребовал от Хорхоя, чтобы он обеспечил явку всех няргинцев в школу, назначил время отдельно для мужчин и для женщин. Няргинцы привыкли ко всяким медицинским комиссиям, приезжавшим для обследования легких, глаз и других органов. Врачи охотно помогали всем больным. Но про группу Дубского никто не мог сказать ничего определенного — врачей среди них не было.
— Эти ученые будут тебя измерять, — говорили наиболее осведомленные.
— Чего меня измерять?
— Найдут что измерить, ты же голый будешь.
Пиапон разозлился на Дубского и, встретившись с ним, поссорился.
— Тебе, бездельнику, всегда время есть, а у нас нет времени, нам завтра на кету выезжать надо! — горячился он.
Дубский стоял перед ним прямой и высокий, как столб, с каменным лицом.
— Обзывать меня не надо, я выполняю задание, — спокойно отвечал он, — важное тоже дело. Государственное.
— У меня важнее дело, мы пищу для людей готовим, ты без еды не стал бы работать.
— Не будем спорить, Пиапон. Рыбаки выедут на тони послезавтра или позже, когда мы закончим все исследовательские работы.
— Ты мне план срываешь, я в райком жаловаться буду, я в Хабаровск пожалуюсь.
— Бесполезно, у меня есть документы.
Казимир Дубский по привычке, совсем не желая того, похлопал тяжелой ладонью по кобуре пистолета и стал расстегивать пуговицу кармана.
— Не надо твоих документов, мы давно знаем тебя, — неприязненно глядя в лицо Дубского, проговорил Пиапон.