– А потом еще одну. И еще.
– Верно. Но прости меня за цинизм, Леня, постель – это не повод для… чего-то очень серьезного. – А тут уже сама Нина поняла, что далеко зашла, но не сменила свой колючий тон. – То, что я переспала с тобой, еще не значит, что теперь я принадлежу тебе на веки вечные и буду подчиняться всем твоим прихотям. Ты подумай об этом, хорошо? А я сейчас пойду.
– Куда ты? А рыба? А десерт?
– Мне и без сладкого тошно. Счастливого пути, Леня. Позвони как-нибудь, если будет свободное время. Пока.
Она бросила на стол салфетку и ушла, вся такая стремительная. Шортман даже встать не успел. Посмеиваясь и качая головой, он принялся за свое мясо. Небольшая размолвка не испортила ему аппетит. Что за женщина, ну и характер! Гордая. Он сентиментально припомнил, как однажды, много лет назад, Нина облила его несвежей водой из цветочной вазы только за то, что он якобы водил в кафемороженое Ленку Мелехову из 9 «Б». На самом деле он заскочил выпить минералочки, а Ленка с подружкой уже сидели там, лакомились пломбиром под шоколадной крошкой и позвали его к своему столику. Леня и просидел-то минут пять, не больше, – столько, сколько нужно мальчишке, чтобы проглотить стакан газированной воды и пирожок с повидлом, но кто-то видел его и донес Нине. Он пришел к ней вечером, принес, как дурак, букетик тюльпанов. Нина сдержанно поблагодарила его, пригласила в комнату и стала искать, куда бы пристроить цветы. Из синей вазы торчали засохшие прутики сирени. Нина вытащила их, засунула в мусорную корзину возле своего письменного стола, а тухлую воду аккуратно вылила ему на голову. Он сидел, оторопев от неожиданности, в мокрой рубашке, с волос у него текло, на горбинке носа повисла какая-то зеленая тина, а потом он понял вдруг, в чем дело, и начал смеяться. И Нина тоже смеялась, когда он все ей объяснил. А потом они пошли в ванную стирать его рубашку, и там он, кажется, в первый раз поцеловал ее. Очень романтично! А когда рубашка была уже выстирана и высушена с помощью утюга, когда они уже сидели на кухне и пили чай, пришла Римма Сергеевна. Она подозрительно повела носом – в воздухе висел запах глажки, уютный и веселый запах, в котором было что-то праздничное, – но ничего не сказала, а накормила их очень вкусным сервелатом.
Да, но с чего Нина теперь-то так взъелась?
Он наспех и без удовольствия закончил свой ужин, все думал, на что она рассердилась.
Он думал об этом в машине.
Думал в самолете.
И когда тот уже заходил на посадку, Шортман вдруг понял.
Звонко хлопнул себя по лбу:
– Какой же я дурак! Дурак я какой!