— Вы еще хлеще казаков! — сказала она[43].
В Гомель мы приехали с опозданием на сутки. Поезд с отпускниками в тот день уже ушел, и нам пришлось ждать следующего. Некий унтер-офицер сказал нам, что на фронте кромешный ад. Русские атаковали на фронте от Калинина до бассейна Дона и в некоторых местах прорвались.
— Нам чертовски повезло, уезжаем как раз вовремя, — сказал Порта.
Старик с обеспокоенным выражением лица покачал головой.
— Не забывай, что придется вернуться через две недели, а к тому времени положение вряд ли будет лучше.
— Да замолчи ты, нытик, — напустился на него Штеге. — Выживший из ума старик. Целых две недели дома с матерью. Война может кончиться до нашего возвращения.
Наш поезд отходил в восемнадцать сорок, но мы были на платформе уже к пяти часам. И чувствовали себя королями, показывая полицейским вермахта отпускные документы. В поезде мы нашли хорошее купе. Порта с Плутоном забрались на багажные полки поспать, а мы втроем сняли сапоги и удобно расселись. Постепенно поезд заполнялся шумными едущими в отпуск солдатами. Они укладывались на полах купе и в коридоре. По кругу ходили бутылки шнапса, из многих купе доносились пение и музыка. Порта достал флейту, заиграл мелодию запрещенной песни, нас это завело, и мы во все горло исполнили весь свой репертуар запрещенных и непристойных песен. Никто как будто не возражал. Мы, бывалые вояки, пели, что хотели. Попытайся кто-то сказать что-нибудь, его вышвырнули б в окно без всяких разговоров. Когда поезд тронулся, мы ликующе завопили.
Ночью поезд остановился в Могилеве. К тому времени мы уже утихли, большинство солдат спало и видело сны о своем отпуске. Для многих это был первый отпуск за несколько лет.
Поезд рывком тронулся; но проехав лишь чуть-чуть, остановился снова. Вскоре мы услышали крики, доносящиеся из какого-то вагона, почти тут же двери нашего распахнулись, вошли, тяжело ступая, двое полицейских вермахта в касках и объявили:
— Берите вещи и выходите. Все отпуска отменяются. Русские прорвали фронт, из вас образуют временный резервный батальон и отправят на передовую.
Поднялось жуткое столпотворение. Все зашумели, заорали и потребовали, чтобы полицейские оставили свои глупые шутки.
Но, увы, то была не шутка. Заспанных, разъяренных, нас построили на вокзальной площади: артиллеристов и танковые экипажи слева, прочих — пехотинцев, авиаторов, моряков — справа. Отобрали у нас отпускные документы, потом раздалась команда:
— Колонна — правое плечо вперед — быстрым шагом — МАРШ!
Мы брели всю ночь. Идти по снегу было трудно, в лица нам дул ледяной ветер. Нам все никак не верилось, что с нами вправду сыграли эту невероятно гнусную шутку. Нельзя шутить такие шутки с солдатом. Нельзя снимать солдата с поезда, который везет его в двухнедельный, нелегко заслуженный отпуск, заставлять идти по какой-то проселочной дороге, гнать обратно на фронт под танки, огнеметы, снаряды. Это уничтожало те остатки боевого духа или воли сражаться, какими кое-кто еще мог обладать.