Готлиб остановил мышастых коней. Себастьян подбежал, с усилием выпрямил костистое, длинное, согнутое от долговременного сидения под коровами тело. Медленно раскрылась дверца, и сейчас же раздался отчаянно-радостный детский визг, и тут же громко заплакала женщина.
Я и Готлиб взялись перетаскивать покупки из кареты в коридор. Сунулся было к нам и Себастьян, но я махнул ему – «Иди размещай семью!». И вот мы перенесли всё и вошли в апартамент управляющего. Здесь горели десятка два свечей, и Эвелин ещё зажигала и ставила на подоконниках и на столе.
– Вот это правильно! – громко сказал я. – Праздник должен быть ярким!
В плите был разведён огонь. Эвелин, Власта и жена Себастьяна готовили ужин. Симония и дети бережно сворачивали привезённые дамами подарки – три чудесные покрывала из крашеной шерсти: жёлтое с зелёным травяным узором, очень большое, для спальни; розовое – для детей; и небесно-голубое – для девушки. «Эвелин! – мысленно сказал я. – Какая ты умница!»
Спросил у Себастьяна:
– Ты где воду держишь?
– Если для кухни, – взволнованно потирая руки, сказал он, – ношу из реки. Поить телят и коров – вдоль крыши стоят бочки с дождевой водой.
Понимающе кивнув, я вышел, и со мной вышел Готлиб. С большим трудом, взобравшись на крышу кареты и медленно стравливая верёвки, мы опустили на землю котёл. Тут же у входа в дом установили его на ножки и наполнили водой из бочек. Потом торопливо – уже ощутимо катились сумерки – нахватали старых досок и прочего деревянного хлама и разложили под котлом огонь. Вышла Симония и с сильным почему-то смущением дрожащим голоском пригласила нас к столу.
Стол, за которым днём Себастьян писал бумаги, – голый, с трещинами, серый стол теперь был совершенно закрыт блюдами, бутылками с вином, свечами, посудой. Все уже разместились на лавках. Мне было оставлено место во главе стола, у стены, где стоял старинный резной стул. Но я вытянул в направлении это стула палец и заявил:
– Это место управляющего. Садись туда, Себастьян. А я всего лишь гость, я на лавке.
И сел рядом с Эвелин.
Сел, посмотрел в блюдо. Варёный картофель, печёный лук, соус. Три отварные куриные грудки. На отдельной тарелочке – хлеб, травы, лук, холмик соли. Себастьян, заняв командорское место, надламывающимся, звенящим голосом прочёл молитву. «Аминь!» – сказали мы все, и Готлиб расторопно наполнил вином красноватые медные кружки.
– Алле! – громко и радостно сказал он, и мы выпили.
– Хорошее вино у тебя, Себастьян, – доброжелательно заявил я, и все рассмеялись.
Только сейчас я почувствовал, как голоден. Стараясь не спешить, взялся за трапезу. Эвелин склонилась ближе, полила из судочка ломти моих куриц маслом и уксусом. И я услыхал её жаркий быстрый шёпот: «Я тебя обожаю». Жар хлынул в лицо. И, чтобы спрятать от окружающих жгучее, выдавливающее слёзы счастье, я быстро поднял кружку с вином, и на те несколько секунд, потребовавшиеся мне для того, чтобы скрыть волну этого жара, закрыл кружкой лицо.