Испытуемые посылаются на работы не иначе, как под конвоем солдат. И часто можно увидеть такие, например, сцены, описанные Дорошевичем: испытуемые разогнали пустую вагонетку для перевозки муки, и повскакали на нее… За ней… задыхаясь, весь в поту, бежит солдат. А на вагонетку каторжане его не пускают: — Нет! Ты пробежись!.. Зато не редкость и другая сцена. Каторжник поотстал поправить кандалы, а конвойный его в бок прикладом. — Ну, за что ты его? — говорю я. Конвойный оглянулся: — А ты не лезь, куда не спрашивают!
Кандальные и солдаты ненавидят друг друга и делают взаимные пакости, где только подвернется случай.
…Но входя в „кандальную“, не думайте, что вас окружают исключительно „изверги рода человеческого“. Наряду с отцеубийцами и людьми, чье одно имя способно наводить ужас, встретите „исправляемого“, вся вина которого в том, что он загулял и не явился на поверку, или бывшего офицера К. в кандалах, посаженного сюда на месяц за то, что не снял шапки при встрече с господином горным инженером…[71] По просьбе жены одного из служащих, каторжника за то, что он ухаживал за ее горничной и вызывал ее на свидание, перевели временно в кандальную… „чтобы не мешал горничной правильно отправлять ее обязанности“.
… Окончив срок „испытуемости“, долгосрочник переходит в „вольную тюрьму“, как зовут отделение для исправляющихся. Тут больше льгот. Десять месяцев им считается за год, а на рудничных работах год за полтора года. Им не бреют голов, их не заковывают. На работу они выходят не под конвоем солдат, а под присмотром надзирателя, часто даже и без него. И вот тут происходит чрезвычайно курьезное явление. Самые тяжкие, истинно „каторжные“ работы, например, вытаска бревен из тайги, заготовка дрок достаются на долю „исправляющихся“ — менее тяжких преступников, — а тягчайшие, из „испытуемых“ исполняют наиболее легкие работы, потому что, по объяснению начальства, „конвоя не хватит посылать их в тайгу“.[72]
Тюрьма для исправляющихся — это прежде всего грязный, отвратительный, ужасный, ночлежный и игорный дом, приют бездомных и даже беглых. В годы безработицы и голодовки тут кормится иногда до двухсот поселенцев. Хлеба им каторжане не дают, а баланды отпускают сколько угодно. Баланду каторга продает по 5 коп. ведро на корм свиньям.
За хорошее поведение, „исправляющихся“ через некоторое время переводят в „вольную каторжную команду“ и тогда они могут жить на частной квартире (у поселенцев т. е. у бывших каторжников и исполнять только заданный на день урок).
И если бы вы знали, как все, что есть мало-мальски порядочного в тюрьме, стремится к этому! — восклицает Дорошевич. — Как они мечтают вырваться из этой физической и нравственной грязи в свой угол!.. Аттестация о „хорошем поведении“ зависит от надзирателей, „представление“ о переводе составляется писарями из каторжных. Они — надзиратели и писари — решают судьбу, и если нет 2–3 рублей — прощайте мечты о „своем угле“».