Молчавший до сих пор карлик Хаяси чуть подался головой вперед и заговорил, виновато улыбаясь:
— Господин Курода, коммерция всегда политика, но политика не всегда только коммерция...
— Пусть так. Но я еду в Москву торговать, и это в данный момент есть политика. Причем единственно возможная. Мирная политика, надежная, долгая, гибкая. Только она может спасти Японию от катастрофы. Но нужно терпение. — Голос старика окреп, он как-то весь выпрямился, словно то, во что он верил, придавало ему силы, заставляя поверить и тех, с кем он говорил. — А у вас, у тех, кто толкает правительство к немедленным действиям, его нет. И сегодня, в день смерти моей дочери, перед лицом нашего императора я заявляю: Япония к войне не готова! — Курода встал и повторил твердо и торжественно: — Япония к войне н е г о т о в а!.. Тигр отличается от гиены тем, что он долго ждет, а прыгает один раз, наверняка!.. Терпение — оружие более грозное, чем самурайский меч...
Курода подошел к окну, долго смотрел куда-то вдаль, а потом тихо, словно самому себе, сказал:
— Япония — это жемчужина мира, а жемчужина должна медленно расти в своей раковине, заполняя ее собой, и когда раковина раскроется — мир ослепнет от сияния.
Гости заулыбались, а Сугимори проговорил:
— Красота последнего изречения позволяет мне думать, что вы, Курода-сан, закончили речь, взволновавшую нас до глубины души.
Курода отвернулся от окна:
— Да. — И он утвердительно опустил голову, словно не желая, чтобы присутствующие рассмотрели выражение его лица.
Гости встали. Точнее, встали трое. Хаяси пришлось спрыгнуть со своего стула. Но сделал он это не без изящества и с улыбкой обратился к хозяину дома:
— Когда вы собираетесь ехать, Курода-сан?
— Что? — не понял старик.
— Я спрашиваю, когда вы собираетесь ехать?
— Случившееся в моем доме горе несколько откладывает поездку. Но надеюсь через месяц быть уже в Москве...
Когда машины выехали на шоссе и помчались в сторону города, Хаяси, сидевший на специально сделанном для него сиденье из обтянутых кожей подушек, нажал на кнопку, и между водителем и задним салоном поднялось толстое стекло. Потом он нажал на другую, и боковое стекло плавно потонуло в дверце. Теплый ветер ворвался в машину. Хаяси потуже натянул шляпу и откинулся на спинку. Он был раздражен. Полковник Сугимори, сидевший рядом, чувствовал это и потому молчал.
Хаяси вынул из нагрудного кармана портсигар, достал сигарету, щелкнул зажигалкой, но ветер загасил ее.
— Старый глупец! — презрительно сказал Хаяси и швырнул в окно сигарету. — Он так и не понял, что смерть дочери — это последнее предупреждение...