В глубокой задумчивости Осипов спрашивал себя: «Почему же на гауптвахту ни разу не пришел следователь?… Почему не был я вызван ни командирами, ни комиссарами?… В чем же дело?… Может быть, так положено судить по закону военного времени?…»
В сознании никак не укладывалось его новое служебное и правовое положение, что он по чьей-то злой воле отброшен на пять служебных ступенек вниз, отброшен вновь на исходную жизненную позицию и лишен права на свой новый шаг вперед. И в том, как поступили с ним, он не видел вины Цаплина. Жалел загубленную жизнь и винил себя в том, что не предусмотрел такой вариант событий: подчиняться только ему, его команде. У старшины же сработал автомат дисциплины.
В пустом зале раздались гулкие шаги, и Матвей увидел возвратившегося полкового доктора.
— Матвей Яковлевич, надо идти. Тут тебе нечего делать. Ничего нового больше не узнаешь.
— Хватит и этого. А куда идти? Я теперь вроде бы как шелудивый пес. Обгадили всего. Мне сейчас стыдно людям в глаза смотреть. А ведь нужно будет с ними жить и воевать.
— Я не думаю, что у нас в полку подлые люди. А летчики — они народ грамотный, сами разберутся и в обстановке, и в суде.
— Иван Ефимович, я вам, как отцу, могу сказать, что моей вины в смерти Цаплина нет. Совесть перед ним у меня чиста. А говорить об этом на людях я не могу.
— А ты и не говори. Все уляжется. Пойдем, комиссар тебя ждет.
…Мельник поздоровался с Осиповым за руку и указал на стул.
— Случившееся событие очень печальное. Я не верю в твое самовольство. Но личные убеждения не всегда сильнее законов и обстоятельств. У меня к тебе одно требование: о суде нигде не говорить и его решение не обсуждать. Служить тебе придется в своей же эскадрилье, а командовать ею будет Пошиванов. Исподволь ему помогай. Какие ко мне вопросы?
— Спасибо на добром слове. Вопросов нет.
Матвей расстегнул карман гимнастерки, вытащил из него кандидатскую карточку, орден Красного Знамени и молча положил их перед комиссаром.
— Это зачем? — Мельник недоуменно посмотрел на летчика.
— «Зачем»? Орден-то я еще на гауптвахте, перед судом снял. Думал, меня судить будут, а не боевые солдатские заслуги. И еще задумка была: в анкете, как там у трибунальцев называются данные на «преступника», не знаю, может, орден не значится, так у меня останется на память о былом, а то ведь и отобрать могли. Вообще-то странно все с судом выглядело: следователь ни разу не приходил; никто меня не допрашивал; удостоверение командирское у меня было и кандидатская карточка в кармане, орден — в другом: вопросов в суде не задавали. Поставили по стойке «смирно». Зачитали, что написано у них там на бумаге: «Приговор окончательный и обжалованию не подлежит». Повернулись и ушли… Понял ли я, что мне определили, их уже не интересовало. Снимать ли мне лейтенантские кубики с петлиц или по-прежнему лейтенантом быть? Теперь вот вы спрашиваете. Зачем я их на стол положил? А как же может преступник быть кандидатом в члены ВКП(б) и еще ходить с орденом? Да и с петлицами. Ясность нужна.