— Форточки открытыми не оставляй, это к тебе с крыши какой-нибудь бездомный кот повадился.
— Какой еще кот? — возразила Нина.
— Какой, какой… Большой кот, очень большой кот нагадил, — уверенно разъяснила Томочка.
Она знала, что говорила, — всю жизнь была кошатница.
Нина постирала покрышку, вымыла полы, дышать стало полегче, но до конца запах не выветрился, и они пошли ночевать к Томочке. Форточки перед уходом плотно закрыли.
На следующий день, когда Нина пришла после работы домой, куча лежала на прежнем месте, прямо на одеяле. Форточки по-прежнему были закрыты.
Действительно, мистика. Права была Сусанна Борисовна. Никакой кот в закрытую форточку не влезет.
Она снова принялась за стирку и мытье, вылила флакон дезодоранта и, трясясь от нервного озноба, легла в оскверненную постель. К запаху она притерпелась, заснуть ей теперь мешали какие-то неясные, из неопределенного источника исходящие звуки…
Именно так и сходят с ума, догадалась Нина.
Утром, уходя на работу, Нина накрепко заперла форточки и балконную дверь.
Однако возвращаться домой одна она не решилась, заехала за Томочкой, и в девятом часу пришли вдвоем. Нина открыла сложный замок двойной двери, вошла. Следом за ней Томочка. Он их ждал, как будто решил, что пришла пора представиться. Сидел в кресле, огромный, самоуверенный, щекастой мордой к двери. Нина тихо ойкнула. Томочка даже как будто восхитилась:
— Ну и котяра!
— Что делать будем? — шепотом спросила Нина.
— Как — что? Кормить, конечно.
— Ты с ума сошла? Он же никогда отсюда не уйдет! Вон, опять нагадил. — Новая куча лежала посередине прихожей.
Это был, конечно, характер. И точный глаз. Он всегда безошибочно выбирал середину.
— Сначала надо дать поесть, а там видно будет, — решила Томочка.
Он был не пушистый, а, напротив, совершенно гладкошерстный и как будто асфальтовый. Сидел неподвижно, опустив слегка голову, смотрел на них стоячим звериным взглядом и, судя по всему, виноватым себя не чувствовал.
— Каков наглец, — возмутилась Нина, но вынула из холодильника кастрюльку старого супа, который она, повинуясь многолетней привычке, все варила, бросила туда две котлетки и шлепнула на плиту.
Потом Томочка поставила миску с подогретым супом возле двери, прямо на половик, и позвала его «ксс-ксс». Человеческий язык был ему знаком. Он тяжело спрыгнул с кресла и медленно пошел к миске. Вид у него был внушительный. Если бы он был человеком, можно было бы сказать, что он идет как старый штангист или борец, ссутулившийся от тяжести мускулов, спортивной усталости и славы. Перед миской он остановился, понюхал, присел и, прижав к голове одно ухо — второе, драное, висело лопухом, — начал быстро жрать. Томочка же просительным голосом увещевала его: