Но отец там. Он спокойно сидит на своём кресле, в глазах его пляшут красные искры. На столе рядом с неизменным «Ундервудом» стоит большая керамическая тарелка, а на ней – толстенная пачка исписанных листов. Языки пламени обхватили уже большую половину бумажной массы, превратив драгоценные слова, за которыми отец корпел день и ночь, в нечитаемый чёрный пепел. Хизер в ужасе смотрит на это зрелище, не в силах вымолвить ни слова.
Отец отрешён от всего мира; он даже не видит, как в комнату вошла дочь. Сидит и смотрит на то, как безвозвратно погибают результаты его трудов. На лице его не видно жалости или сожаления. Хизер боится его потревожить и поэтому стоит на месте. В полном молчании пролетает минута... ещё одна. Огонь сделал своё дело, теперь рукопись уже не рукопись, а горячая горстка праха, горой возвышающаяся на тарелке. Когда гаснет последнее синее пламя, отец, наконец, приходит в себя, вздрагивает, сбрасывая оцепенение, берёт тарелку на руку, встаёт и... видит Хизер у двери комнаты. Это приводит его в замешательство. Он останавливается и ставит посуду обратно на стол.
- Хизер... Я думал, ты придёшь попозже.
- Зачем ты это сделал, пап?
Хизер проходит в комнату и настежь открывает окно. Угарный газ стремительно покидает комнату, и дышать становится легче.
Отец смотрит на пепел, потом на «Ундервуд»:
- Это была плохая книга. Я решил, что её лучше не издавать.
Хизер понятия не имеет, что отец подразумевает под «плохой книгой». Она уверена, хоть и не читала, что все книги, выходящие из-под пера отца, одинаково прекрасны. Но если сам отец так считает, то значит, эта книга действительно не удалась. Хотя, наверное, жалко вот так просто предавать всё огню... Она снова всматривается в лицо отца, надеясь найти там сожаление о содеянном, но видит лишь смущение.
- Понятно, - говорит она. – Только в следующий раз обязательно открывай окно заранее, о’кей? Дышать невозможно.
- Разумеется! – с энтузиазмом соглашается отец; лицо его светлеет. Хизер видит, что он испытывает огромное облегчение, и недоумевает: почему отец так волнуется? Неужели он думал, что она рассердится на него из-за сожжённой рукописи? Конечно, жалко, но книгу пишет отец, и что с ним делать, решать тоже ему. Странно.
Хизер поднимает со стола посуду с сожжённой книгой. Ого, тяжёленькая.
- Я брошу это в мусор.
На секунду отец напрягается, потом кивает:
- Конечно. Спасибо.
Хизер несёт тарелку на кухню, где стоит мусорное ведро, преодолевая по дороге желание заглянуть в жалкие останки некогда увесистой пачки. Но когда она накреняет тарелку над ведром и пепел уже начинает соскальзывать вниз, любопытство берёт верх – она извлекает из-под слоя пепла ещё тёплый обгорелый обрывок бумаги. Большинство слов на листе закопчено до полного размытия, и отчётливо видно только одно имя: «Лиза Га...». Наверное, главная героиня, безразлично думает Хизер и осторожно высыпает всё содержимое тарелки в ведро.