— Шестеренки? — спросил я. Спросил, помнится, тихо, с трудом — язык у меня будто прирос к небу.
Василий вздохнул:
— Они, окаянные!
— Опять набедокурил. Глядеть надо было.
— Куда глядеть?
— За станком — куда. Уж второй раз такое. И хоть бы хны тебе.
— Я чё — понарошке?
— Если б нарошно, тогда б и разговор был другой.
— Ну, почем я знаю, когда станок может тянуть, а когда не может. Всю ночь ладно шло, а к концу смены вдруг полетело все к дьяволу, понимаешь.
— Наверное, стружку слишком большую взял.
— Да, нет.
— Подачу увеличил. Или обороты...
— Да нет же!
— Ну тогда что-то с резцом.
— Все то же... Все дни так работал. И чё за станки такие хреновые? Не развернешься по-настоящему.
— Надо, парень, все же смотреть.
— Куда?
— Будто не понимаешь. Так, слушай, не пойдет.
— Да откуда я знал, что он сломается? — начал сердиться Тараканов. — Я ж говорю...
— Думай, Васек, думай. Нельзя давать такую нагрузку.
— А где предел этой нагрузки, где пороги, через которые я переступить не могу?! А?! Ну, скажи? Что я первый год токарем? Я с пятнадцати лет за станками и никогда ни одной поломки. Скажи, что не так? Ну, вот! А эти?.. Черт его знает!.. Уйду я. А то стой тут и дрожи. Психом станешь. Мука какая-то, а не работа.
Что я мог ответить? Действительно, никто не знал точно, где эти пороги, не так-то просто определить их. Перед маем сломал станок ученик токаря, совсем маленькую нагрузку давал. Из-за резца получилось, резец не так заточил.
Как тут быть? Станки ломать, ясное дело, нельзя. Станки есть станки, они дорого стоят, и других нам пока не дадут. И опять же, что за работа, если все время опасаешься, остерегаешься, приглядываешься. Дрянь станки. Но если я скажу «дрянь», это будет расхолаживать рабочего. Ему надо сказать: нельзя, береги!
Сейчас я злился уже на себя. «Осторожничаю. Сам себя убеждаю. Токарь не должен бездумно...»
Что же у Тараканова? Я поднял трубу, с которой была наполовину снята черновая стружка.
— Вот и причина, Василка. Смотри! На средине трубы бугор. Дай-ка кронциркуль. Видишь, середина на сколько толще? Вот!.. Надо было снять этот самый бугорок отдельно.
— Еще стружку прогонять?
— А как же!
— Да ты чё, Иваныч?
— А ничего.
— Если я каждый бугорок буду отдельно снимать, какая ж выработка получится? У меня правило — две стружки на деталь.
— Признайся уж, что ты даже не заметил эту неровность.
— Пошто не заметил? Я покудов не слепой.
— И гнал?..
— Гнал. Чё не гнать? Все чин-чином.
— Так мог же сообразить, что станок не выдержит? — Меня начинало злить его упорство. Это все же халатность.
— И не подумал вовсе. Потому как все другие трубы в точности такие были, со всякими бугорками.