— Сделал?
— Я да не сделаю… Десять дней как отдал. Ты учти…
— Учту, — кивнул Смолин. — Спасибо… Ничего больше?
— Да вроде нет. Ты загляни к Врубелю, он опять кипятком писает.
— По поводу?
— Кто-то ему толкнул в Манске задорого большую такую эмальку. Хорошая эмалька, слов нет, но всё же новодельная. Отметь себе — в Манске завёлся умелец, штампующий вполне приличные эмальки, меня или тебя он ещё не наколет, но для прохожего вполне сойдёт.
— Вот это надо будет посмотреть, — прищурился Смолин. — Каждый день сюрпризы, а… Растёт мастерство провинции…
Какое-то время он молча пускал дым, с удовольствием созерцая «раритет» в облике чернильницы. Что ж, такова жизнь. Антиквариат стали подделывать с тех самых времён, как появился на него спрос — а чего ж вы хотели, хорошие мои? Где спрос, там и предложение… Тут всё дело в этике, а она у каждого своя. Встречаются редиски, способные впарить фуфло даже своим — плохие люди, нехорошие, неправильные… Сам Смолин придерживался качественно иных взглядов: своим, постоянным клиентам, знатокам и ценителям он в жизни бы не подсунул фуфло (не только по благородству души, но ещё и оттого, что выгода — одномоментная, а вот пятно на репутации — надолго). Зато сам бог велел (прости, Господи!) облапошить заезжего лоха, у которого карманы лопаются от денег, а рожа — от самомнения. Особенно это касается богатеньких обитателей столицы нашей Родины — которых с особенным удовольствием обувают по всей Руси Великой, считая таковое деяние не только восстановлением социальной справедливости (у них там деньги, известно, дурные), но и национальным видом спорта. Незаметно целый раздел народного фольклора, городских легенд сложился: «Как обували заезжего москвича» — причём, что характерно, выдумки там очень и очень мало, всё, как в титрах порой пишется, на реальных событиях основано…
— Спасибо, Пантелеич, — сказал Смолин, встал и тщательно завернул в пластиковый пакет чернильницу, а портсигары бережно рассовал по карманам. — Пойду окаянствовать…
Не первой молодости «паджеро» Смолина переваливался по колдобинам неширокой улочки довольно уверенно — зато идущий следом, то и дело отстававший чёрный новейший «лексус» часто притормаживал, шёл зигзагами, минуя особенно неприглядные рытвины. Временами Смолину, с ухмылочкой поглядывавшему в зеркало заднего вида, казалось, что роскошная тачка приобрела удручённый вид и, если б могла говорить, наверняка взвыла бы матом: куда вы меня загнали, ироды?
— А я-то думала, тут одни наркоманы… — сказала сидевшая рядом Инга.
Мимоходом покосившись на загорелые ножки, едва прикрытые в верхней части красной юбочкой, Смолин фыркнул: