Завтра форсируем старую ж[елезную] дорогу Ровно — Львов — Перемышль.
30 июня 1943 г.[40]
Сегодня очень опасный переход. Железная дорога Ровно — Львов — Перемышль, а над ней 2 шоссейных и до 16 населенных пунктов.
Предыдущий марш был до 40 км, а сегодняшний — 57 км. Народ плохо отдохнул. Но настроение хорошее. Дорога скользкая, глинистая, бесконечные подъемы и спуски по холмам, по долинам, но никто не жалуется. Сегодня особенно идут хорошо.
Мычка, командир взвода разведчиков, только что пришел с разведки. Был на ж[елезной] дороге, считал поезда, рассказывает, когда поезд проходит, я ховаюсь за тополю, а, вызырая, подсчитываю сколько вагонов и что в них наложено[41].
В деревнях Красильно, Фальковщина, Корыты, Городище живет польское население. Со слезами на глазах встречают они нас. Целыми толпами собираются они на перекрестках, площадях и выносят табак, воду, хлеб, чтобы показать хоть чем-нибудь свою любовь к Советской армии.
Я стал расспрашивать у стариков, как они живут, как думают собирать такой большой урожай?
Старик ответил: «Да, теперь что, армия прошла, дак мы теперь спокойно уберем урожай».
Движение нашего соединения не только поднимает веру в советскую власть, но и подхлестывает совесть в засевших военнопленных, которые десятками идут к нам. Идут поляки, идут евреи. 70 % населения симпатизирует нам. И только часть кулачья да репрессированных советскими органами недовольны, идут в бульбовцы и баламутят других.
Пока мы ведем с ними договоры и переговоры, а в дальнейшем думаю ударить по верхушкам.
Форсировали обе шоссейные дороги, а железную дорогу форсировали с боем.
Грунтовые дороги до того разбиты дождем, грязь, подъемы на горы[42] до того плохи, что подводы часто перекидались, образовывались пробки, и движение задерживалось. Только в 3.00 закончилась переправа через ж[елезную] д[орогу]. И я облегченно вздохнул и закурил. В селе Обгув националисты. Вели огонь по колонне, одного нашего бойца ранили. Мы убили сотника, захватили знамя, тело[43] бат[альонного] миномета и разные объявления.
Вечером подполковник [Вершигора][44] вел переговоры с националистами примерно в таком духе[45]:
— Я хочу видеть вашего старшего.
— Его сейчас нет, — ответили бульбовцы, — а через час будет.
Явился. Он спросил: что надо?
— Мы хотим, чтобы ваши хлопцы не мешали нам передвигаться.
— А куда вы двигаетесь?
— Это наше дело. Во всяком случае, вас не трогаем. Первыми по вас огня не открываем.
— А кто вы такие?
— Мы советские партизаны!
— А из кого вы состоите?
— У нас больше украинцев, и сам я украинец, подполковник Петренко.