Под прикрытием гранат, двух ручных пулеметов и огня с левого берега мы скатывались с откоса. Оглушенные, злые, контуженные, продолжая стрелять. Часть вместе со мной, младшим лейтенантом Левченко и кем-то из сержантов кинулись под обрыв. Мы не хотели отдавать захваченный кусок берега, а тем более удирать, подставляя под пули спины.
У кого не выдержали нервы, новички, штрафники из тыловой братии, бежали через речку назад к левому берегу, отмели, где можно укрыться в кустах и среди редких деревьев. Из тех, кто выбрал этот путь, спаслись немногие. Остальные грязно-серыми комками с расплывающимися пятнами крови остались лежать на льду. В них продолжали стрелять, выбивая ледяное крошево. Тела дергались и шевелились под ударами пуль. Некоторые бойцы были еще живы и, на свою беду, пытались ползти. Их добивали один за другим
Потом начался минометный обстрел. Где лед был толстый, 80-миллиметровые мины лишь скалывали большие и мелкие куски, разлетающиеся в разные стороны вместе с градом осколков. Взрывы подкидывали и переворачивали мертвые тела, разбрасывая клочья одежды и кровяные пятна. На мелководье, где лед за эти весенние дни подтаял, взрывы мин поднимали фонтаны воды и пучки водорослей. Одно из тел скользнуло в полынью и, подхваченное течением, ушло в темную густую воду. Но разбить ледяной покров и перекрыть возможность дальнейших атак немцы не сумели. Для этого требовался более серьезный калибр.
Левченко и помкомвзвода Матвей Осин считали оставшихся в живых и погибших. Здесь, прижимаясь к обрыву, нас собралось человек сорок с небольшим. Сколько погибших лежало наверху, можно было только гадать. На льду речки насчитали два десятка тел. Получалось, примерно, что из ста пятнадцати бойцов взвода осталось в живых не более полусотни.
И неизвестно, сколько жизни отпущено нам, забившимся под обрыв. Мы приходили в себя и жадно курили. Кто-то стонал, кашлял, вполголоса переговаривались. Василь Левченко, белорус из города Кричев, рассеянно усмехался, стуча ногтями по прикладу ППШ. Чему радоваться, застряв в мышеловке? От немецких траншей нас отделяет восемьдесят метров плюс десятиметровая стена обрыва.
Впереди долгий мартовский день. У фрицев будет достаточно времени испробовать все свои хитроумные штуки, чтобы добить взвод. Но Василь Левченко все равно улыбался. С левого берега стучали пулеметы — хоть какая-то гарантия, что немцы не подползут к краю обрыва и не забросают нас гранатами. Очень хотелось жить. И штрафникам, и нам, их командирам, которые ничем не проштрафились. Мы вместе сходили в неудавшуюся утреннюю атаку и сейчас сидели, вжимаясь в обрыв, думая каждый о своем.