— Возможно. Я тебя не знаю.
— Есть ли лучший способ узнать?
Это было уловкой с его стороны, отвечать вопросом на вопрос. Как полицейский. Как Калеб. Как человек, которому есть что скрывать.
— Мы могли бы попытаться поговорить.
— Уедем со мной, — убеждал он. — Прочь.
Возможность потянулась к ней, как подводное течение. Она заколебалась.
— Я не могу уехать.
— Почему?
— У меня…
Она искала твердое основание, причины, которые удержали бы ее от тяги его искушения, требование, кричащее в ее крови.
— Обязательства. Школа. Мой отец.
— Это место не для тебя. — Его голос ударил в нее, как море о скалы ночью, шепотом пройдясь по ее нервам, ослабляя ее контроль. — Это не жизнь для женщины, которой ты стала.
Она прижала руки к вискам. Ее тело пульсировало, как ушиб.
— Ты ничего не знаешь о том, какая я женщина.
И он не мог.
Никто не должен знать.
— Расскажи мне.
О, Боже, ей этого хотелось.
Она смотрела на него возбужденная, шокированная, испуганная. Ее сердце колотилось в груди. Вот, что бывает, когда задаешь вопросы.
Его глаза потемнели и расширились, пока они не заполнили ее зрение. Два черных водоворота, притягивающие ее, затягивающие внутрь.
Она едва могла слышать сквозь шум в ушах. В голове гудело. Ее кровь зудела и потрескивала. Стараясь сформировать нужные слова, она заставила себя говорить.
— Я не хочу об этом говорить.
Он медленно улыбнулся, и она впервые увидела его улыбку.
— Тогда мы не будем говорить.
— Я должна …
Что?
— Идти домой, — справилась она.
— Я возьму тебя там, куда тебе нужно идти.
Возьми меня. Да.
Его рот завладел ее ртом в долгом, глубоком, одурманивающем поцелуе, который накрыл ее мозг, подобно туману приходящему с моря. Она потерялась в поцелуе, в нем, в ее растущей потребности. Его губы следовали по горящей тропинке за кончиками пальцев, по изгибу щеки, по впадинке на подбородке, по ее горлу. Его руки проникли ей под рубашку, чтобы накрыть груди, и ее колени подогнулись, как влажные веревки. Он развернул ее, стаскивая ее рубашку через голову, кидая ее на землю. Скользя руками по ее бедрам, он притянул ее к своему телу. Его грудь прижалась к ее спине, а его возбужденное естество к ее ягодицам. Она задыхалась от возбуждения, по ее венам тек жидкий жар, волнуя ее тело, расплавляя внутренности. Она не могла видеть его лицо. Она могла только чувствовать его горячее дыхание на своем ухе, тяжесть его руки на своей талии, пульсацию его твердого тела, прижимающегося с ней. Его свободная рука расстегивала ее джинсы, дергая за молнию.
— Ух, — произнесла она.
Согласие? Или предостережение?