Внезапно двое полицейских выбежали на улицу.
Двое других смотрели на меня.
Я держал в руках пакет.
Мне стало страшно, мною овладел самый настоящий, бля, ужас, и я знал почему.
Полицейские пошли между столиками в мою сторону. Они подходили все ближе и ближе.
Я пошел было в обратную сторону, к нашему столу. Кто-то взял меня за локоть.
– Чем я могу вам помочь? – спросил я.
– Господин, сидевший за вашим столиком… Вы не знаете, куда он мог пойти?
– Извините, не знаю. А что?
– Вы не будете против, если мы попросим вас выйти на минутку на улицу?
– Да нет, – ответил я и пошел за ними через заставленный столиками зал.
Музыканты все еще играли, розовая женщина все еще танцевала, призраки по-прежнему не сводили с меня глаз.
Снаружи опять шел дождь. Мы – все трое – стояли плечом к плечу под навесом.
Оба полицейских были молодые и нервничали, не зная толком, что делать дальше.
– Как вас зовут, сэр?
– Джек Уайтхед.
Один из них взглянул на другого.
– Вы из газеты?
– Да. Может, вы все-таки объясните мне, в чем дело?
– Мужчина, который сидел за вашим столом… Мы предполагаем, что он угнал отсюда «Остин-аллегро».
– Ну, вы меня извините, сержант, но я не имею об этом ни малейшего понятия. Я даже не знаю, как его зовут.
– Андерсон. Барри Джеймс Андерсон.
В моей памяти вспыхнула лампочка, вырвав из темноты прошлое.
Два других полицейских шли обратно через стоянку, промокшие и запыхавшиеся.
– Вот падла, – сказал старший из них, уперев руки в колени и опустив голову.
– Кто это у нас тут? – спросил второй.
– Говорит, что он – Джек Уайтхед из «Поста».
Толстый старый полицейский поднял глаза:
– Сукой буду. Вспомни черта, он и появится.
– Дон, – сказал я.
– Давно не виделись, – кивнул он.
«А я вот еще не успел соскучиться», – подумал я. День подошел к концу, чумовой день бессвязных видений и проклятых воспоминаний, все камни разбросаны, все мертвые поднялись из-под могильных плит, вернулись на этот свет, воскресли в живущих.
– Это – Джек Уайтхед, – сказал сержант Дональд Хамфрис.
Навес над нашими головами отяжелел от дождевой воды.
– Это мы с ним обнаружили Экзорциста в ту ночь, о которой я вам рассказывал.
«Ага, – подумал я. – Как будто он кроме той ночи никогда больше ни о чем не говорит, как будто он на секунду понял смысл того, что видел той ночью, той ночью, когда мы стояли перед холмами и фабриками, перед костями и камнями, перед мертвыми и живыми, той ночью, когда Майкл Уильямс лежал голый под дождем на газоне у своего дома, держал Кэрол в объятиях и гладил ее по окровавленным волосам в последний раз».
Но может быть, он вовсе и не рад был меня видеть, потому что его улыбка быстро исчезла за пасмурной гримасой, и он сказал, качая головой: