— Колокольчик, миленький, я готов стать подсвечником для этой свечи, если сегодня, пусть даже завтра, мы попадем на Родину.
Она впервые видела его таким душевно растрепанным от нескрываемого нетерпения. И она впервые видела на его глазах слезы.
Миновав Муратлы, машина остановилась у длинного барака. Над ним на невысокой мачте развевался красный с полумесяцем турецкий флаг. Старший жандарм тотчас скрылся в бараке. Вышел он минут через пять вместе с офицером и двумя солдатами. Крикнул, махнув рукой:
— Слезайте!
Взгляд офицера безразлично скользнул по Донцову и задержался на Лоре. Офицер хлопнул стеком по голенищу сапога, выразительно причмокнул и что-то тихо сказал жандарму. Жандарм весело осклабился. Должно быть, на лице Михаила невольно отразилось все, что он думает об офицере; тот внезапно погасил улыбку, резко спросил:
— Что в чемодане?
— Одежда.
Офицер приказал открыть, стеком поворошил платья и белье, удовлетворенно ухмыльнулся.
— Ладно. — И солдатам: — Можете вести.
Солдаты поправили винтовки, один из них кивком указал куда-то в сторону кустарника, заросли которого начинались в сотне метров от барака. Туда вела тропинка, пробитая в раскисшей илистой почве. Справа за кустами шумел Чорох, слева полого поднималось окутанное лесом нагорье.
Солдаты шли позади, лениво обсуждая вопрос о сигаретах, которые они не получили за прошлый месяц и которые, по всей видимости, им должен был выдать тот самый интендант, что привез Михаила и Лору.
Кустарник — негустые заросли кизила — вскоре кончился, и путники вступили в лес. Над головою поднимались высокие грабы. Летом ветви, наверное, образовывали сплошную зеленую крышу, сейчас сквозь них свободно проникало солнце. Прошли около трех километров. Туфельки Лоры превратились в бесформенные черные лапти, и, судя по всему, это обстоятельство крайне ее огорчало. Они вышли на опушку, дальше опять начинались заросли кизила. Здесь тропинку пересекала другая тропа, тянувшаяся вдоль опушки. Солдаты приказали остановиться. Один из них подошел к Донцову.
— Деньги есть? Давай.
Михаил вывернул карманы плаща. Доллар, три лиры, десяток курушей — все это вручил солдату. Тот улыбнулся довольный, махнул рукой вдоль тропы, что углублялась в кизиловые заросли.
— Идите прямо. Там Россия.
Но Михаил уже давно догадался, что их ведут к границе. Он испытывал странное состояние скованности. Он боялся произнести лишнее слово, сделать лишний жест. В эти минуты мир представлялся ему огромным механизмом, в котором тысячи сцепленных друг с другом шестеренок чутко реагируют на каждое лишенное необходимости движение и как результат реакции выдают не предусмотренные программой случайности. Сейчас все его помыслы, все чувствования сосредоточились на том, чтобы избежать случайностей, могущих встать между ним и Родиной на последнем, всего в несколько десятков метров, отрезке пути.