Кэм крепче обнял ее:
— Ты заслуживаешь лучших родителей.
Диана вздохнула:
— Я стараюсь не осуждать их. В каком-то смысле они совершили только то, на что были способны.
Он так не думал, но оставил свое мнение при себе. Если ей требуется простить их, чтобы жить стало проще, пусть прощает. Тут для него нет проблемы. Но сам не простил им горя, которое они ей причинили, и знал — он до конца дней своих будет стараться ее утешить.
Билли заскулил в доме, требуя внимания. Они рассмеялись.
— Знаешь, мне, наверное, пора, — сказал Кэм. Он посмотрел на Диану из-под полуопущенных ресниц. Посмотрел на ее губы, на ее грудь, на расстегнутый у горла ворот блузки. Кровь в нем стала закипать, дала себя знать чисто мужская реакция, и он понял — ему действительно лучше уйти.
Диана кивнула, но не повернулась к нему спиной.
Ему хотелось ее поцеловать. Ему хотелось сделать гораздо больше. Он знал, что оставаться дольше небезопасно. Взяв себя в руки, он отпустил ее и повернулся к машине, но, прежде чем сесть за руль, оглянулся. Это стало его роковой ошибкой.
Он увидел, что она стоит тут, рядом, с развевающимися на ветру волосами, ее губы полуоткрыты, а глаза затуманены, — и потерял голову. Двумя быстрыми шагами он преодолел разделявшее их расстояние, и она даже не успела произнести слово протеста, как он уже целовал ее, крепко и горячо.
Она не оттолкнула его, как он того опасался. Вместо этого она обвила руками его шею и прижалась к нему. Его губы шевелились на ее губах, язык проникал в нее, жадный и горячий, а она принимала его — сперва с радостью, потом с восторгом, потом просто с дикой страстью.
Именно этого он и ждал, жаждал, вожделел. Все сомнения, все вопросы о том, с кем на самом деле Диана хочет связать свою жизнь, рассеялись и испарились. Кэм держал ее в своих объятиях, и именно тут она и должна была находиться. Теперь он мог предъявить свои права на нее, и, если какой-то другой мужчина вознамерится их оспорить, пусть лучше захватит оружие.
Задыхаясь в его объятиях, Диана спрашивала себя, откуда взялась эта страсть. Желание завладело ею, зажгло внутри ее пламя, подобного которому она прежде не ведала. Она вдруг сделалась мягкой, как масло, она таяла от его прикосновений. Диана знала, что это безумие, игра с огнем, но ничего не могла поделать. Она жаждала большего, жаждала лихорадочно, всем своим существом.
Билли опять заскулил, и волшебство исчезло. Они оба стояли, тяжело дыша, потрясенные тем, что только что пережили.
— О боже, — сказала Диана, глядя на Кэма широко открытыми глазами.
— Ух, — согласился он и, взяв ее лицо в обе руки, посмотрел ей в глаза так, словно увидел в них нечто бесценное.