– А! Акушеры-гинекологи пришли!
На меня смотрел один из больных. Угрюмо, из-под бровей. Он схватил меня за руку. За палец.
– Че камень такой? Где его половина?
Это кольцо мне подарили на день рождения одногруппники. Ювелирное украшение из художественного салона. Красно-коричневый кабошон с серебряной гусеницей, заместившей его половину с одной стороны. Усики гусеницы наползали на камень, за ними ползла серебряная гусеница.
– Где половина? – глаза больного сузились до темных щелей, совсем черных в сумраке коридора.
Я, закаменев, смотрела в его черные щели. Больная душа это страшно, особенно для здоровых. Для любых.
– Ну-ка! – нас раздвинул наш преподаватель. – Ступайте в палату. Там его половина.
Больной развернулся и пошел. Послушно. В отделении не было ни одного белого халата, кроме нас. А он покорно ушел, так и не узнав, где половина. Его болезнь ссутулила его душу. Наверное, уже давно.
– Не надо их бояться. Они это чувствуют, – сказал преподаватель. – А кольцо сними. Кто его только выдумал?
– Художник, – пояснила Рыбакова. – То есть художник-ювелир.
– Пусть приходит к нам в отделение! – рассмеялся преподаватель. – Идемте дальше. Знакомиться.
Наш преподаватель, Эдуард Алексеевич, был маленьким, щуплым человечком. Но его слушались больные, и он веселился, несмотря на мрачную погоду своего ремесла.
Я сняла кольцо, положила в карман халата и пошла знакомиться с мужским отделением дальше. Нас провожали взглядами сумрачные больные психиатрической больницы. Молча.
– Им скучно, – сказал Эдуард Алексеевич. – Вы для них бесплатное кино. Мужчины в целом агрессивнее женщин. Персонал в женском отделении отдыхает. Чаще, чем реже. К тому же влияет погода. Пушкин страдал циклотимией.
– Кто диагноз поставил? – заинтересовался Зиновьев.
– У Пушкина, молодой человек, сезонное вдохновение, – туманно пояснил Эдуард Алексеевич. – Пойдемте в мой кабинет.
– Судя по отзывам следующих поколений, ему бы радоваться, а не страдать, – не согласился Старосельцев.
– То поколения, а то Пушкин, молодой человек. Смотря с чьей стороны глядеть.
Кабинет Эдуарда Алексеевича захлопывался так же, как и двери отделений. Все двери в психбольнице открывали специальными отмычками. Они были только у персонала. Получалось, персонал добровольно запирал себя в казенной тюрьме, спасая свои души.
– Садитесь, Филимонов. Сейчас с вами молодые врачи побеседуют. – Эдуард Алексеевич обернулся к нам. – Соберите анамнез и попробуйте поставить диагноз.
Мы пытали расспросами Филимонова почти час. Он дружелюбно и адекватно отвечал на вопросы, а Эдуард Алексеевич тихо улыбался самому себе. Филимонов был интересный человек и при том абсолютно вменяем. Мы не нашли в его жизни ничего примечательного, чтобы похоронить в психбольнице.