– Я же сказал. Ты ведешь себя как жертва. Боишься посторонних, абсолютно ненужных тебе людей. Они это очень хорошо чувствуют.
– А что делать, чтобы не быть жертвой?
– Надо из жертвы превратиться в охотника. В наше время Новый Завет не в тему. Не щека за щеку, а зуб за зуб. Учись, малявка.
– Срочно нужно потренироваться. Ты – жертва, я – охотник.
Я наклонилась и укусила Илью за шею. Я ощутила, как сократились мышцы его шеи, как мои зубы заскользили по выпуклостям гортани, как дернулся кадык. Я почувствовала подбородком биение его сонной артерии.
Нет. Я не могла быть охотником. Раздирать, разгрызать зубами живое тело. Это дико, мерзко. И это не мое. Совсем не мое. У Ильи соленая шея, у меня тоже. Вкус свежей крови и пота чем-то схожи. Я об этом не подумала бы, если бы не Корица. Я тоже не хотела, чтобы он дышал рядом со мной. Чтобы он влезал в мою память и в мою жизнь, когда его совсем не ждешь. Я хотела жить без напоминаний о нем. Это понятно?
Я откинулась на подушку.
– Понравилось? – спросил Илья.
– Нет. У тебя шея соленая.
– Любовь – это тяжелый труд.
– Труд? Я все же сердце у тебя выгрызу, оно тебе все равно не нужно.
– Сердце не обязательно выгрызать зубами, его можно незаметно стащить.
Я представила, как люди воруют друг у друга сердца. Тихо, вкрадчиво или, к примеру, на «гоп-стоп». Вплоть до убийства. Если очень нужно. Позарез.
– Скажи, кто тебя достает?
– Никто.
– Хочешь сказать, что у контролерш когти – табельное оружие?
– Нет, – я засмеялась. Он не ответил.
Я взглянула на Илью, он смотрел в сторону. Мне показалось, что мыслями он далеко.
«Нужна ли я ему?» – вдруг подумала я.
Я сомкнула веки. Свет лампы бил мне прямо в глаза, все вокруг окрасилось красным. В красном зареве терялись очертания фигур и предметов, мне этот мир был незнаком. Я привыкла к черному и белому миру своей памяти.
Я услышала щелчок лампы, Илья обхватил меня рукой, и мне опять стало уютно.
Зима тянулась и тянулась. Бесконечно. Все равно не люблю зиму. Сердце к ней не лежит. Промозгло, сыро. Ветер всегда колючий, снежинки колючие, голые ветки колючие и мороз колючий. Колет и колет лицо и руки незаметными острыми иголками. Хочется завернуться в шарф по самые глаза. Я так и делаю.
Люди зимой всегда одни, забытые и заброшенные. Идут, ссутулившись, скукожившись, не глядя ни по сторонам, ни друг на друга. Люди-споры, ждущие солнца, как формы жизни. Зимой все носят траур. Черную и серую одежду. Сплошной поток траура, кортеж из черных машин и черной одежды по серому, закопченному снегу.
Не знаю. Наверное, у меня тоже циклотимия, я реагирую на погоду как барометр. Зимой всегда жду весну.