– Вашему отцу недолго осталось жить. Вам нужно только немного отдохнуть, хотя бы один день. Ваш отец ушел в болезнь, ему сейчас не до вас.
– Я боюсь. Вдруг в тот день, когда я не приду, это произойдет, а отец захочет со мной попрощаться.
– Это может случиться когда угодно. В любое время, когда вас не будет. Вы не должны винить себя в том, что случилось или случится.
Мы вяло расселись в учебном кабинете. В нем было еще темнее, чем за окном, где хмурился пасмурный зимний день. Зиновьев включил свет.
– Я за эвтаназию, – сказал Старосельцев. – Чего людей долбить лечением, если они хотят умереть?
– Ты кто? Бог? – спросила Терентьева, ее глаза щурились ненавистью.
– Вот именно. Я не бог. Если бы нас не было, они бы уже умерли. Сами. Как полагается.
– Эвтаназия и «как полагается» – разные вещи, – жестко заметила я. – Потому ты не бог.
– Я не об этом, – Старосельцев запнулся и замолчал.
– Тогда утрамбуй свой мозг. Если можешь! – Я смотрела на него с ожесточением, как на врага.
Он был виновен в том, в чем не был виновен. Я чикнула взглядом-бритвой по его глазам. Он поднес к ним руку. Закрыл на секунду. А потом посмотрел на свою ладонь. На ней были бисерины алой крови. Я порезала чужие глаза своим взглядом. Порезала и вернулась домой.
– Посмотри, – Илья протянул мне коробочку.
В ней сверкало кольцо с бриллиантом. Я такие украшения видела только на портретах и фотографиях моих прадедов и прабабушек. Но у нас ничего не осталось. Их обменяли в войны, Гражданскую и Отечественную. На хлеб.
– Розовый бриллиант – пошлятина, – сказал Илья. – Но вы такое любите. Розовое, голубое, пушистое, в цветочек.
Я надела кольцо на палец. Оно переливалось всеми цветами радуги.
– Спасибо, – мой голос сорвался на шепот.
Я такого уже не ждала. Думала, никогда не будет. Я даже не обрадовалась. Когда все время бьют по правой щеке, ты привыкаешь подставлять левую. Кто сказал, что, умалившись, человек возвысится?
На глаза набежали слезы. Сами по себе. И я отвернулась к окну. По привычке.
– Нравится?
– Да.
– Вот и отлично. Снимай. Это подарок.
Я подняла голову, посмотрела в его лицо и ничего не увидела. Мои глаза заволокли слезы и так и остались. Ни туда, ни сюда.
– Кому?
– Какая разница? – Он улыбнулся, залив ямочки темнотой, как черным битумом. Черный битум потек по его щекам сквозь мои стоячие слезы.
– Ты от меня не уйдешь? – спросила я.
Не знаю, что случилось с моим голосом. Я говорила, как механическая кукушка. Из меня вытекала жизнь, оставляя металлическую, прямоугольную оболочку.
– Ничто из ничего не возникает и никуда не пропадает, – улыбнулись черные ямочки.