– Да, я вижу, – кивнула Алиса.
– А я завидую Алисе, – сказал Скальпель, – в изучении этого приимного дома у нее еще все впереди.
– Ты вот это зачем сказал сейчас? – взвился с кормы голос Арчи.
– Ауч, старина, не пойми меня неправильно, но давай посмотрим правде в глаза… – отвечал Шрам.
И так далее и тому подобное. Как в добрые старые времена. Не хватало только голоса диджея Халли на фоне и всех этих его свингов, рок-н-роллов и серфов.
И Бруно… Стас посмотрел на Скальпеля. И понял, что он думает сейчас о том же. Таким беспомощным был его взгляд, как будто он только что снял очки. Но Готфрид не носил очков…
Встречные потоки воздуха заставляли поскрипывать деревянные переборки гондолы. К этому давно привыкли, и все эти скрипы и едва заметные перестукивания лишь изредка вторгались в атмосферу поднебесного пира. Бутерброды, пусть и из обычного вяленого мяса, были вкуснейшие, то ли потому, что были сотворены на свет кулинарным гением Ауча, то ли потому, что все проголодались, а скорее всего, дело было и в том и в другом. Скальпель отнес два бутерброда и бумажную тарелку с сыром и томатами в кабину пилота да там и остался есть, периодически возвращаясь, чтобы утянуть с общего стола кусок-другой. Алиса спохватилась и велела мужчинам отодвинуть сундук. Тут же приоткрылся люк бортстрелка, и, высунув голову, латинос произнес несколько фраз, далеко не безвинных, судя по тону. Однако врученный Алисой бутерброд загладил недоразумение.
Как же мы так можем, подумал Стас, как можем сидеть, есть, смеяться, спорить, когда еще и суток не прошло со смерти Бруно. Да, жизнь берет свое, конечно, и сам молчаливый дружище Бруно был бы не рад чужой печали. И все же – как? Ведь это даже не передышка, это какое-то выпадение из времени… А впрочем, не о том ли ты просил совсем недавно?
Алиса наклонилась к его уху и спросила:
– Ты что помрачнел?
– Да так, – тоже шепотом ответил Стас, – задумался.
Мгновенное понимание, словно магниевая вспышка в фотомастерской, озарило печаль. Не зря Скальпель завел свою речь о смысле жизни, и хотя, конечно, был он не прав, дело в другом. Иногда человек должен отвечать не только за себя, и, если Бруно оказался на пути шальной пули, это не значит, что смерть его была такой же шальной, бессмысленной. В ней был смысл, и, может быть, все это – полет, бескрайнее море леса внизу, надежда на завтрашний день, на еще один кирпич – все это существовало для них благодаря ему. Благодаря тому, что в темный час он оказался на пути пули, загородил их всех, это море леса, этот день, многие другие дни. И потому надо жить, потому надо смеяться, спорить, любить. Надо жить, каждую минуту осознавая, что смерть друга была не бессмысленной. Надо жить ради этого.