В Вашингтон мы прилетели 3 апреля вечером. 4 апреля отводилось на встречу Шеварднадзе с Бейкером один на один. В этот день до начала официальных переговоров, как мы договорились с нашим министром, целесообразно было изложить американской стороне существо наших предложений по КРМБ и КРВБ. Американцы дали на это согласие. В 5 часов вечера 4 апреля в помещении госдепартамента состоялась моя встреча с заместителем госсекретаря Бартоломью, на которой ему были вручены наши предложения. Хотя в дипломатии не принято давать ответы немедленно после вручения предложений, реакция сразу была отрицательной. Наши предложения Бартоломью расценил как нарушение достигнутых в Москве договоренностей. С точки зрения американцев, такой вывод был логичным, если иметь в виду текст совместного заявления министров после предыдущей встречи в Москве.
Утром 5 апреля начались переговоры делегаций. После решения организационных вопросов они продолжались в узком составе: Э. А. Шеварднадзе и С. Ф. Ахромеев — с советской стороны, Дж. Бейкер и Р. Бартоломью — с американской. Мне представилась возможность изложить советскую позицию. После более детального изложения, чем это было сделано накануне, 4 апреля, началась дискуссия. Она сосредоточилась на вопросах КРВБ и КРМБ. Дж. Бейкер не стеснялся. Не переходя, разумеется, границ корректности, он в прямой и даже резкой форме заявил, что позиции по КРВБ и КРМБ, которые представили в Вашингтоне советские партнеры, противоречат московским договоренностям и означают отход от ,них. Такая ситуация, если ее не разрядить, осложнит не только переговоры, но может обострить обстановку и даже задержать или вообще сорвать июньскую встречу глав государств США и СССР.
Вести полемику было поручено преимущественно мне, что ввиду специфики обсуждаемых вопросов и сложившейся ситуации вполне естественно. Опираясь на взятые с собой протоколы переговоров в Москве, я старался доказать, что советская сторона в Москве не давала своего согласия на развертывание США неограниченного количества ТБ с КРВБ в рамках числа 1600 стратегических носителей, равно как и не соглашалась с тем, чтобы максимальный уровень развертывания КРМБ у сторон не ограничивался конкретным их количеством. Но мои доводы Дж. Бейкер отвергал напрочь. Он вновь и вновь обращал внимание советских представителей на текст Совместного московского заявления Шеварднадзе — Бейкера от 10 февраля, из которого следовало, что больше логики в американской позиции, чем в советской. Дж. Бейкер, наконец, прекращая полемику, заявил: «О чем вы говорите, маршал? О ваших заявлениях в ходе переговоров 9 февраля? Да, они по ходу переговоров имели место. Но мы с господином Шеварднадзе окончательно зафиксировали договоренность по вопросам КРВБ и КРМБ в Совместном заявлении 10 февраля. Разъясните мне, в чем тут дело». Разъяснить тогда происшедшее Дж. Бейкеру я не мог.