Однако на заседании Политбюро, которое вел Черненко, мое выступление прозвучало гласом вопиющего в пустыне: никто не стал спорить с Устиновым. Громыко задал ему несколько уточняющих вопросов, отражавших его неуверенность в правильности принимаемого решения, но возражать прямо не стал.
В результате 2 сентября, спустя более суток после случившегося, было опубликовано несуразное сообщение ТАСС, лишь подстегнувшее уже развернувшуюся в мире . шумную кампанию против Советского Союза. Дополнительное заявление ТАСС от 3 сентября, в котором по–прежнему умалчивалось о нашей причастности к гибели самолета, подлило еще больше масла в огонь. Только 6 сентября, когда ввиду всеобщего осуждения нашей линии поведения ее неразумность стала абсолютно ясной, было наконец опубликовано Заявление Советского правительства примерно такого содержания, каким, по моему мнению, должно было бы быть самое первое сообщение ТАСС. Но было уже поздно — ущерб, нанесенный интересам и престижу СССР, был большим и долговременным.
Вслед за инцидентом с южнокорейским самолетом надвинулась необходимость принимать трудное решение в связи с приближением намеченного на ноябрь начала развертывания американских ракет средней дальности в Европе. Поскольку продолжавшиеся до последнего момента усилия предотвратить это не увенчались успехом, то в руководстве возобладали настроения в пользу прекращения советско–американских переговоров по ядерным вооружениям в Европе и вообще ужесточения нашей линии в отношении США. Такие настроения определялись тремя причинами.
Во–первых, в Москве стало известно о том, что именно под давлением Вашингтона Пакистан в середине 1983 года дал задний ход на афгано–пакистанских переговорах в Женеве.
Во–вторых, серьезное беспокойство и недовольство вызывала объявленная президентом США Р. Рейганом в марте 1983 года программа «звездных войн». Этот шаг был расценен как свидетельство стремления США добиться бесспорного военно–стратегического превосходства, сопоставимого с временами их атомной монополии.
В–третьих, поскольку советское руководство исходило из безусловной причастности Вашингтона к вторжению южнокорейского самолета в воздушное пространство СССР, развернутая на Западе мощная антисоветская кампания, после того как самолет был сбит, была расценена им как еще одно свидетельство общей линии США на конфронтацию с Советским Союзом, а не только как следствие допущенных в этом деле советской стороной тактических оплошностей.
Считалось, что в этих условиях и при начавшемся развертывании американских ракет продолжать переговоры, «как будто ничего не произошло», означало бы проявление слабости.