— В один год — месяц. В другой — полтора. Я рисовал ее каждую свободную минуту, а потом продолжал, когда она уезжала.
Да. Худшее. Конечно, это было одной из вещей, которые он хотел выяснить.
— Сколько их всего?
— Картин? — уточнил Роберт. — Законченных, маслом — с дюжину. Акварелей больше. Сотни набросков. Та, что Джойс вам отправила, пожалуй, лучшая. Я бы на вашем месте ее сохранил.
— Где они? — спросил он, кивая на мастерскую. — Здесь?
— На моей ферме в Индиане.
— Вы их никому не продавали?
— Я их никому не показывал.
— Почему?
— При жизни она бы этого не позволила. Ту, что у вас, Джойс держала в гостевой комнате, где Клара останавливалась, когда ее навещала. Клара взяла с нее обещание никому не показывать.
— Она уже несколько лет как умерла.
— Опять же, и ваши чувства следовало учитывать.
Мартин хмыкнул.
— Бросьте. Хотите, чтобы я поверил, будто вы были озабочены моими чувствами?
— Ни капельки, — охотно признал Роберт. — Но Клара была. А после ее смерти… я стал относиться к этим картинам как к сугубо личному делу. Когда я помру, времени будет достаточно.
— То есть, никто о них не знает?
— Кроме вас. И Джойс. Мой нью-йоркский агент подозревает, а поверенному я дал инструкции насчет них. — Он допил свое пиво и заглянул в бутылку, точно там, на дне, можно было прочесть имена других осведомленных людей. — Вот к чему вы должны быть готовы, Мартин. Я никогда не гнался за славой, но похоже, все-таки прославился, по крайней мере в определенных кругах. Когда я умру, Клара станет очень знаменитой дамой. Тайны ведь все обожают. Коли уж на то пошло, — он улыбнулся, — вам стоит застолбить за собой права на экранизацию.
— Вы знали, что она умирает?
— Да, она сказала мне, когда ей впервые поставили диагноз. В то лето я писал ее, как и всегда.
Холодными после бутылки пальцами Мартин помассировал себе виски.
— Она настаивала. Да и я, конечно, хотел. Я не мог ее не писать. Будь это возможно, я продолжал бы до самого конца.
— Зачем?
— Вы имеете в виду, зачем писать ее болезнь?
Нет, он имел в виду другое. Ему трудно было заставить себя это произнести.
— Зачем было вообще ее писать, Роберт? Вот что меня удивляет. Она была не из тех, кого называют красавицами.
Его собеседник не промедлил ни секунды.
— Да, Мартин. Она была не из тех, кого называют красавицами. Она была одной из самых прекрасных женщин, каких мне когда-либо доводилось встречать.
Верно, подумал Мартин. Это было ясно и по картине, с того самого момента, как он ее увидел. И в следующем вопросе крылась причина его приезда на этот остров.
— Почему? — услышал он свой собственный вопрос. — Что в ней было такого?