К тому же я постоянно выручал монаха, которого вообще-то, оказывается, надо было называть отцом Леонидом – именем, данным ему при постриге. Дело в том, что без хорошей винной порции работать он не мог.
Какая уж тут каллиграфия, если руки ходуном ходят?!
Царевич понимал это, но в то же время, не желая, чтобы он надирался, распорядился, чтобы Отрепьеву выдавали утреннюю «чашу», не более. Больше наливать ему отказывались. А тут я со своей фляжкой, которая всегда полна.
Под пробку.
Причем заполнял я ее не в течение дня – могли заподозрить, а вечером, поэтому никто из слуг этому значения не придавал.
Неудивительно, что отец Леонид ближе ко второму вечеру воспылал ко мне жутчайшей симпатией.
Разумеется, я старался не злоупотреблять вином.
Мало того что мужик должен делать свое дело, так и мне вытягивать какие-то сведения из пьяного в зюзю тоже затруднительно.
Это лишь в фильмах показывают – чтоб человек разболтал какие-либо секреты, его необходимо накачать вусмерть.
На самом деле такого экстрима вообще не требуется – достаточно, чтобы он впал в состояние эйфории, которая наступает почти вслед за трезвостью, давая обманчивую легкость, некое высвобождение всех чувств и насквозь фальшивый полет мыслей.
Их-то так и тянет немедленно выложить собеседнику – всегда приятнее разделить полет с напарником, а не парить в одиночку.
А как же иначе, если мысли эти как минимум – весьма значительны, а как максимум – вообще гениальны. Причем параметры оценки зависят исключительно от самооценки – вот такой получается жизненный каламбур.
У Отрепьева они были если и не гениальны, то очень близки к этому.
Я не возражал.
Далее тоже все просто. Достаточно прикинуть на практике, на какой период времени действует одна доза, после чего остается лишь… наливать следующую.
Вот он у меня и скользил день-деньской этой самой мыслию по древу, растекаясь от самых корней, то бишь воспоминаний детства, до верхушки кроны, то есть до наших дней.
Правда, при всем том крышу у него не сносило, и некие события выжать из Отрепьева мне удалось лишь на четвертый или пятый день, да и то, как я подозреваю, не все.
Впрочем, мне хватило и его коротких воспоминаний, чтобы не только подтвердить свои мозаичные картинки, но и составить новую, которая вновь нарисовалась в моем воображении.
Когда наша с Отрепьевым работа закончилась, мне стало окончательно понятно, не только как запутались царские сыщики, или как там они именовались, в именах и фамилиях, но и как все произошло далее.
Нет, в кое-каких деталях я мог ошибиться, но в целом…