– Это так делается, да? – Он радушно указал на свое угощение, стоящее на подставке умывальника. – Я должен извиниться за вино. Оно молодое и горькое, и еще я не знаю точно, какие специи ты предпочитаешь.
Ада отпрянула. С бледным лицом и безумными глазами она выглядела точно так же, как когда он нашел ее в коридоре – охваченная огнем борьбы, и страха, и знания, что то, чего она хочет, будет ее концом.
– Это нечестно, – прошептала она, то и дело облизывая губы, пока они не начали краснеть. – Ты знаешь, я... ты знаешь, что я не могу...
– Выдержать это? Смотреть искушению в лицо и сказать «нет»? – Он наклонился, преодолевая расстояние между ними, и коснулся ее щеки. – Потому что ты не выздоровеешь до тех пор, пока не сможешь делать это сама.
Она ударила его по руке, как кнутом по спине.
– Так вот что ты будешь делать со мной? Держать искушение поблизости, чтобы можно было снова и снова говорить «нет»? Это несправедливо по отношению ко мне. Это твоя игра – я не хочу иметь с ней ничего общего.
– Я никогда не играл в игры, – хрипло произнес он. – Но, поверь, правила, по которым я живу, меняются.
Ее глаза горели яростью. Все, что угодно, только не оцепенение. Что угодно, только не пустота, которую он когда-то принял за покой.
– Теперь ты решил увлечь меня за собой?
Он кивнул на чашу:
– Выпей это, inglesa.
– Что тебе нужно?
– Я сказал, что это подарок.
В ее лице появилось сомнение. Сомнение и отчаяние.
– Фернан сказал мне то же самое, и ты в благодарность превратил его лицо в кровавое месиво. Ты старался удержать меня от этого. Почему все вдруг изменилось?
– Я ничего не требую, – сказал он. – Но у меня есть условие.
Она выдохнула. Ее плечи поникли.
– Я так и знала.
– За каждый глоток, который ты сделаешь, я выпью три.
Она прижала руки ко рту, не переставая раскачиваться, ее глаза не отрывались от Габриэля. Этот безумный взгляд буквально прилип к нему.
– Ты сошел с ума? Наверняка! Разве ты не видел? Разве ты не видел, через что я прошла? И ты хочешь сделать то же с собой?
– Я видел, что ты вытерпела, да. – Он придвинулся чуть ближе. Одна ее коса упала, расплетаясь, и он погладил неровные концы ее темно-каштановых волос. – Но я также видел твой восторг. Почему бы и мне не попробовать?
– Ты блефуешь.
Ему бы хотелось отрицать ее обвинения, но, честно говоря, настойка манила его. Как легко было поддаться искушению! Больше никакой боли и горьких воспоминаний. Никакой совести, воюющей с его порывами. Больше никаких препятствий в поисках покоя.
Габриэль поднял миску и вдохнул ее тошнотворную сладость.