Она теснее прижалась к Габриэлю, как будто такое было возможно. Она надела его как вторую кожу. Пот покрывал ее словно проливной дождь, но совсем не такой чистый и освежающий. И ей все еще было холодно, даже еще холоднее – это был холод, который проникает до костей и вторгается даже в самый глубокий сон. Он был ее мучителем и ее тюремщиком, и все же он давал тепло своего тела и защитил ее от тех, кто мог причинить зло.
Может ли быть что-то хуже?
Да, когда она делала худшее самой себе.
– Почему ты сделал это?
Габриэль покачал головой и хмуро встретил ее взгляд. Опять английский. Никогда раньше она не испытывала таких трудностей с переводом. Думать четко и на нужном диалекте было невыносимым бременем, точно так же как тогда со шнурками – простые вещи, которые были знакомы ей как дыхание. Но даже дыхание теперь стало испытанием.
Она уклонилась от этой мысли и увидела лицо шерифа Финча. Это он сделал ее такой. И все это время люди вроде Габриэля судили ее за то, что она сделала из страха и отчаяния, – святые люди, у которых было больше ответов, чем сострадания.
Ее живот пронзила боль. Она закричала и вонзила ногти в тело. Его тело. Какой-то уголок сознания отметил, как он резко вдохнул. Она боролась за вдох, который бы не пронзал ее и не давил. Цвета отвечали безумными узорами, пересекаясь, но никогда не смешиваясь, стреляя ей в глаза, даже когда она изо всех сил зажмуривалась.
Терпеливые руки гладили ее по волосам. Тихие слова прорывались сквозь бремя ее агонии. Она чувствовала себя лучше, больше владела собой в этом успокаивающем присутствии. Она пыталась рассмотреть, что это за добрая нянюшка вошла в ее комнату.
Но это был всего лишь Габриэль. Его прикосновения. Его слова. Он.
Упрямый дурак.
Она подняла руку над лицом, глядя, как она дрожит, словно цветок, трепещущий на стебельке. На этот раз по-кастильски:
– Почему? Почему ты сделал это?
– Слишком много причин.
– Я никуда не спешу.
Она смотрела, как ее ноги выплясывают какой-то нервный танец под подолом юбки. Чьи-то чужие ноги, несомненно, вот только шрамы были ее. Она же ощущала их неподвижными, горящими. По ее коже побежали мурашки.
Габриэль поднял ее вертикально. Его твердые пальцы, сжимающие ее плечи, не допускали возражений.
– В ордене я научился подчиняться старшим, но никому больше. Очевидно.
– Так вот почему ты спас меня? Ты был упрямым?
Он поймал ее взгляд, заглянув глубоко, прогоняя ослепляющие цветные пятна своими темными и спокойными глазами.
– И ты сказала «пожалуйста».
– Ты не требуешь ничего больше?
Он пожал плечами.