Подойдя ближе, разглядела тетю Катю, поправлявшую огуречные плети.
— День добрый! — я положила руки на заборную перекладину.
— Добрый, девочка, добрый… Заходи, не стой за калиткой. Огурчиков нарву, помидорчиков… Да ты ведь отца-то моего ещё ни разу не помянула, а я с утра пирог с малиной испекла.
— С посыпушкой?
— А как же! С ней. Как тебе нравится…
— Ваш фирменный, — улыбнулась я.
— Идем, не стесняйся. Помянуть положено Евстафия-то Игнатьевича…
— А ты у отца на особом счету была, моя девочка. Виду не показывал, да только всё я видела… Проходи. — она гостеприимно распахнула передо мною дверь.
— Показалось Вам, тетя Кать. Просто по-соседски…
— Просто по-соседски не просят перед смертью кое-что передать.
— О чем это Вы?
— Покажу… Только, чур, сначала покойного помянем, а уж потом и за мирское… — бросила она на ходу, направляясь в кухню.
Я осмотрелась — икона Богородицы в переднем углу с горевшей перед ней лампадой, стакан воды накрытый кусочком хлеба посреди стола да завешенные зеркала. В доме было тихо и прохладно. Легкий ветерок сквозь открытое окно слегка колыхал задернутые занавески.
— Садись за стол. — скомандовала тетя Катя, вынося на блюде нарезанный кусочками малиновый пирог. Не успела оглянуться, а на столе уже тарелка с салатом, ломтики сыра на блюдечке, распечатанная бутылка водки и две рюмки.
— Вот, как говорится, чем богаты…. Выпьешь со мной?
— Не откажусь…
— Вот и ладненько. — она заполнила до краев обе рюмки. — Кушай сыр, салатик, потом пирожок с компотом.
Пододвинув табурет, села рядом, широко перекрестилась, глядя на образа:
— Царствие тебе небесное, папа. Прости, если что не так было, жизнь прожить- не поле перейти… Пусть земля….- и залпом выпила, закусывая корочкой деревенского хлеба.
Молча закончили поминальную трапезу, лишь изредка перебросившись парой ничего не значащих фраз.
Тетя Катя протянула мне полотенце:
— Вытри-ка пока руки, а я принесу, что отец тебе оставил.
Она удалилась в спальню и вскоре вернулась, неся в руках нечто, завернутое в старую тряпицу.
— Поди сюда… — позвала. — Садись.
Я села на диван, а тетя Катя пододвинула табурет вплотную к моим коленям и положила на него сверток.
— Вот! Богом клянусь, не смотрела. Бери… Можешь не показывать- не обижусь.
— Покажу непременно. Ваш отец оставил…
Я, как завороженная, протянула руку, слегка касаясь пальцами ветхой ткани. Рука чуть заметно дрогнула — прикосновение к иному миру…
— Он об этом дня за три до смерти заговорил. — Екатерина Евстафьевна кивком указала на сверток. — "Ты, — говорит, — Катерина, не почти за труд, слазь-ка в подпол. Там слева у балки в ворохе опилок поклажу я схоронил. Думал, не пригодится никому, ан, нет, — он повернул голову к окну и взглядом-то в сторону вашего дома. Я сразу и не догадалась. — Не для тебя это и не внукам моим, — говорит. — Отдашь, что найдешь барышне, соседке нашей…. Поняла? Ступай теперь, ступай…"