— Ну?
— На байгу привезли. В Чиликтинску долину баи кыргызов сгоняют. Байга — праздник будет. И будет такой кыргыз — батырь Докой. Он, парень, в Бухаре и по всей Азии кроет А мы на нево Кузьку… Понял?
— Нет.
— Ишь! Как же это ты не понял? Кузька-то с ним бороться будет.
— А потом?
— Поборет — и нам кыргызов лупить можно,
— Зачем?
Рыжебородый стукнул нога о ногу. Никитин надевал шинель. Калистрат Ефимыч сел в угол, подле поломанного шкафа.
— Чудак ты, паре-батюшка. Однако ничо не понял. Я те по пальцам раскладу… Кыргызов лупить надо, потому им офицеры с Толчаком кабинетские земли отдают. Ето раз! Баи, ихни богачи по-нашему, дикие дивизии, может, сто дивизий сооружают с Расеей воевать… из кыргызов. Ето два.
Никитин поправил под шинелью револьвер, сказал резко:
— Наш отряд не пойдет.
— Куды?
— Киргизов бить.
Наумыч взял Кузьму за плечо, потряс,
— Кузя, Кузя. Микитин-то здесь!
Кузька повел редкими бровями и поднялся.
— Который? — медленно, как прорываясь через чащу, спросил он.
Наумыч указал. Кузька, как из омута, далеко посмотрел на Никитина и протянул:
— Ты, што ль, Микитин-то?… Меня мужики привезли…
Он засопел. Наумыч сказал Никитину шепотом:
— С ним только со сна и баять можна!
Кузька, пришепетывая, медленно проговорил:
— Кыргызы-то, бают, землю отымать будут… Так ты тово!… не давай!… А я кыргыза-то тово… борца-то ихнева… убью!…
Он вытер со скулы пот и опустился на лавку. Наумыч проговорил заботливо:
— А ты, Кузя, усни!
Кузьма сонно забормотал:
— Не хочу. Поись дай!
Наумыч согласился.
— Пойдем.
Кузьма шумно, как вода, прорвавшая плотину, вздохнул. Звонко ступая огромными башмаками, вышел. Тройка отъехала от крыльца.
Никитин снимал и надевал фуражку. На лице его лежала пыль, и утомленно, точно подымая пуды, двигались тонкие веки.
— Ну? — спросил лукаво Наумыч.
Никитин упорно взглянул на Калистрата Ефимыча.
— Вернемся на заимку.
Было у Калистрата Ефимыча усталое и радостное лицо, точно он вышел из тайги после плутанья. Пригладил сонно тяжелую бороду и сказал:
— Поедем, парень, лучше. Нечего рассказывать — сами придут.
Наумыч подтвердил торопливо:
— Обязательно.
И в сенях сказал Калистрату Ефимычу:
— Микитин — башковитый парень! Люд-то сразу начальника почуял. Я им, лешакам, весной говорил, не надо убивать — сгодятся!
Длинный и легкий, как сухостойное дерево, Никитин. И только словно утомленные птицы, устало махая крыльями, летели темные глаза.
— И сгодились, паря!