— Ты зачем меня вызвал? Лень было подняться ко мне?
— Сидеть — пьяным не будешь. Потом, гулять нужно каждый день автоматически. И мастерская наверняка всеневозможно накалилась…
— А где остыло, забодай тебя комар?! Жарит так, что жопу сморщило!
— Фу! Ты же законодатель в области изящного. Учись говорить важно…
— Это как?
— Каком кверху. Сказанное должно было иметь такую форму. Э-э… коль скоро всеусердный солнца пыл угаснет, э-э… оруже-в-носец достославный…
— Уконтрапопится бодать.
— Не сбивай. Благоволеньем вышним, вверяемые страстности Эроса, румянещего день пределов рая…
— Не, не, давай переделаем. Румянещего день пределов рая. Вверяемся запалу прераспутного Эроса, так что морщит попугая, наблюдавшего с утёса.
— Попу Гая, который Юлий Цезарь?
— Другого. Пылает страстью день Эроса, так что морщит попу гея, приобнявшего матроса.
Посмеялись оба.
— Ничего-о, через полчаса можно будет жить.
В самом деле, снизу от Москвы-реки ощущалась, нет, еще не прохлада, но уже и не душная безнадежность уходящего дня, давшего, наконец, отдых своим крыльям.
— Притащил работенку из общественного стойла, молодчик?
— Нет, деканату не нужно оформления. Положительно, вы сегодня дурного мнения обо мне. А вот завтра, шевалье, эдак в шесть-семь часов могу я с сельской простотой попросить о встрече?
— Что за прибамбасы? — подлетев бровью. — Призаходи в любое время. Всегда рад тебя видеть.
— Я не один приду. Понимаешь, когда я продал Наркисовичу, что мы с тобой земляки-однокорытники, и даже интимно, что к холодному пиву, согревающему душу, неровно дышим… прости уж… — малость замялся. — Короче, шеф послал меня договориться о приватной беседе.
— Папакараха! Так, Лузин, соблаговоли объяснить пречистыми устами, зачем я понадобился твоему профессору кислых щей?
Нордический товарищ похлопал мулатскую спину парапета.
— Зачем, зачем… К корешкам книжек из серии «Жизнь замечательных ученых» подобрать обои. Мы же замечательные ученые?
Степан оценивающе оглядел товарища с ног до головы.
— Дай-ка мне твою рубашку и галстук на минуту, однокорытник. Не выпучивай глаза, пошли.
Последовала невнятная сцена с вопросами и недоумением, но скоро Степан, сломив сопротивление, увел товарища за ближайшие деревья. Там они поменялись одеждой, и переодетый побежал через дорогу к женщинам, заканчивающим выгрузку из грузовичка горшков с цветами. Проскочив пешеходную зебру, сбросил скорость, начальственно нахмурился и уже солидной фигурой приблизился к озеленителям.
— Добрый вечер бригада. Так, а где Цекавый? — остановил жестом женские вопли. — Спокойно! Не нервничайте на меня, — сурово. — Поднимаю на планёрке этот вопрос, не снимая лыж. С алкоголиком c свиноватым выражением лица будем кончать! А сейчас за работу. Фронт работ известен? — получив негативный ответ, повел женщин за собой, объясняя по дороге. — Завтра день цветов. Сейчас размечу и выкладывйте.