— Тебе нужно ехать, милая, — наконец сказал Франсуа. — Нужно ехать и все сказать ему.
— Да. Нужно. Он будет в «Персивале». Он сказал, что хочет проводить там больше времени.
— Значит, он будет ждать тебя?
— Да.
— Я с тобой?
Его темные глаза стали серьезными. И ревнивыми.
Зоя улыбнулась.
— Нет. — Она наклонилась и поцеловала его веки. — Я предпочитаю обойтись малой кровью.
Она быстро надела толстый свитер и плотные брюки. Деревенская одежда. По крайней мере, родители Чарльза хоть сегодня одобрят ее наряд.
В то сырое, пасмурное декабрьское утро низкое зимнее небо едва не касалось крыши «Персиваля».
В саду, покрытом инеем, мать Чарльза корпела над потерявшими летнюю пышность клумбами. Она задержалась у остролиста, вынула садовые ножницы и начала отстригать короткие веточки, складывая их в плетеную корзину. Заметив подъехавшую Зою, она приветственно подняла руку. Та снизила скорость, помахала в ответ и остановилась у дверей.
В холле стояла огромная голубая ель, украшенная фигурками животных и птиц. На ней не было ни мишуры, ни гирлянд, только витки темно-красной ленты. С огромной люстры свисал серпантин.
Зоя оглядела холл, восхищаясь его красотой и симметрией. И внезапно ей представилась другая женщина, стоящая на ее месте. Неизвестная женщина, которую когда-нибудь приведет сюда Чарльз. Та, которая будет любить и его, и этот дом.
Она нашла Чарльза в столовой. К облегчению Зои, он был один.
— Ангел!
Он встал, подошел и поцеловал ее. А потом отстранился, почувствовав в ней что-то новое и непонятное.
Она села рядом, взяла его за руку и очень спокойно и честно сказала ему все, что было необходимо.
Сказала, что очень хорошо к нему относится и будет относиться, но не может выйти за него, потому что не он ее настоящая и единственная любовь. Объяснила, что невольно воспользовалась им, обратившись за утешением, когда ей было очень плохо, и искренне просит за это прощения.
Пока она говорила, лицо Чарльза меняло выражение. Сначала на нем было любопытство, потом недоверие. Когда она закончила, на щеках Чарльза вспыхнул румянец. Он встал, резко отвернулся, подошел к окну, сунул руки в карманы и забренчал мелочью.
— Иисусе! — наконец сказал он. — Это немножко похоже на пощечину.
— Увы, да.
— Ты возвращаешься к нему? К своему французскому любовнику?
Последние слова он произнес с подчеркнутым сарказмом.
— Да.
Он издал резкий смешок. Потом смех стал громче, и Чарльз обернулся. Румянец не щеках исчез. Он снова стал самим собой.
— Итак, ангел, ты приехала сказать, что я утратил роковую власть над тобой? Верно?