– Вы встречались лично?.. – повторил голос. Голос принадлежал, без сомнения, матерому.
– С кем? – спросил Журбинский.
– С Лохманенко Игорем Борисовичем.
– Кто такой Лохманенко?
В поле зрения появился врач. Настоящий врач, который делал инъекцию. Он склонился над матерым и что-то прошептал ему на ухо. Матерый посмотрел на Журбинского и кивнул. На лице его появилось выражение досады и брезгливости.
– Хорошо, – сказал он, вставая из за стола. – Раз сегодня нельзя, продолжим завтра.
Голос прозвучал тихо и невыразительно, словно говоривший находился в другом конце комнаты. Журбинский приложил ладони к ушам и вдруг почувствовал острую головную боль.
– Я не знаю никакого Лохманенко.
Никто не прореагировал. Матерый заправлял выехавшую из-за пояса сорочку и слегка пританцовывал, как человек, долго просидевший на одном месте. Врач продолжал что-то втолковывать ему.
– Я никого не знаю! – повторил Журбинский, повысив голос.
Он ведь ничего не сказал им, он просто сидел и думал, он готовился к прессингу. Откуда они знают про Лохманенко?
– Я никого!..
Но двое проворных молодых людей, неизвестно откуда взявшихся, уже выводили его из комнаты. Вернее, выволакивали. Потому что ног Журбинский не чувствовал – они затекли, окаменели. В коридоре он бросил взгляд на узкое окошко под потолком. За окошком было темно, ночь. Но Журбинский точно помнил, что на допрос его привели около шести вечера. И он окончательно понял, что… как это говорится у русских? Да, его только что клюнул в задницу жареный фазан.
* * *
Никаких вертолетов, никакой вереницы милицейских «Опелей» с мигалками, никакой музыки и никакого шума – ничего такого не будет. Они едут в обычном зеленом «уазике» с прогнившим радиатором. Моросит мелкий дождь, застывающий на асфальте прозрачной глазурью. Третий ряд, педаль газа в пол, движок ревет и покашливает, сигнал раздраженно фафакает всем задницам с мигающим левым поворотом: дорогу, дорогу! Ни проблесковых огней, ни синей полоски по борту. Водитель, Курбатов, Денис и два озадаченных опера – Борис и Максим, – которых по распоряжению прокурора они забрали с автобусной остановки на проспекте Маркса.
– Куда едем? – спросил Борис.
Он то и дело трогает левую бровь со свежим шрамом, откуда еще торчат нитки. Вместо ответа Денис сунул ему под нос фото с подписанными на полоске бумаги данными.
Дома Лохманенко не было и быть не должно – девять тридцать утра, будний день. По дороге Курбатов несколько раз набирал его домашний телефон, в ответ раздавались длинные гудки. Звонить на работу не стали – боялись вспугнуть, если что.