Путь Империи (Воронков) - страница 2

Сирах,34.19

На набережной Невы в этот торжественный день было по-праздничному многолюдно, радостная толпа торжественно-возбуждённо наблюдала за тем, как возле вырубленной во льду крестообразной Иордани разодетый в золотошитые парчовые ризы церковный причт под хоровое пение призывал на воду Божье благословение. Распевно звучал хор, сменявшийся митрополичьей молитвой, стоявшие на невском льду благоговейно крестились… Люди, теснившиеся на набережной, любопытствуя вытягивали шеи, стараясь во всех подробностях разглядеть церемонию. Приблизиться к невской Иордани им не давали два ряда жандармского оцепления и гарцевавшие за жандармскими спинами кавалергарды: в первом ряду молящихся придворных у крестовой проруби обнажив голову, стоял на молитве Николай Александрович Романов, самодержец всероссийский.

Среди любопытствующего народа на набережной находился артиллерийский офицер лет двадцати семи с потускневшими погонами штабс-капитана на поношенной шинели. Это явно был фронтовой офицер, всем своим видом и поведением отличавшийся от лощёных «моментов» столичной гвардии. Бледный цвет лица и то, как осторожно он ступал на правую ногу давали основание предполагать, что ещё совсем недавно он находился в госпитальной палате, а новенький незатёртый анненский темляк на эфесе шашки — что пролитая на просторах далёкой Маньчжурии кровь его была по достоинству вознаграждена.

Толпа радостно гудела, зеваки всё сильнее напирали на оцепление: каждый стремился стать ближе к торжественной службе. Жандармы сдержанно покрикивали на самых настырных, но негромко, чтобы шум не помешал придворным и причту, да и рукам волю не давали. Тем не менее постепенно, шаг за шагом, зрители медленно приближались к Иордани. Вот седобородый архиерей, продолжая распевно читать канон, поднял распятие, дабы погрузить в освящаемую воду, а все присутствующие военные, включая Государя, облачённого в шинель полковника Лейб-гвардии Преображенского полка, вытянулись во фрунт перед ожидаемым салютационным залпом корабельных орудий. И залп грянул!

Но вместо радостного возбуждения его последствиями стали вопли испуга и боли. Одним из орудий расположенных близ биржи батарей был произведен, вместо холостого, выстрел картечью. Картечные пули попали в помост у Иордани и на набережную, а также в фасад Зимнего дворца, в четырех окнах которого посыпались разбитые стёкла. Одна из картечин ударила в шею царя, опрокинув того на спину, вторая разворотила ниже сустава плечо митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Антония. Ранен был также и один нижний чин петербургской городской полиции, находившийся в оцеплении.