— Выборные все на Москве, жильцами, а холопов их явилось шешть человек заместо десяти. В нетях людишки Раковых, четверо сыновей Русинкиных у нас по уезду с наибольшим окладом. Да спросу с них нету никакого, пока со стольного града не съедут до поместий. Из дворовых детей боярских в нетях два человека, сродственники ихние нездоровьем отговариваются. Лошаков по твоему делу как по осени уехал, так и не слыхать о нём. Четверо по городовому списку в силах оказались на поход подняться, честь им и хвала за то. Вот и все сорок три воя, из коих шестеро да яз, горемычный, за твоей особой остаюсь-
— Какая-то хиловатая у нас сотня — позволил я себе проявить лёгкое разочарование.
— Не хуже прочих — не поддержал меня Афанасий — Вона по Звенигороду аж три сотни, со своими сотенными, а в походе от града сего сроду более трёх дюжин не видывали —
На память внезапно пришло, как в детстве прошлой жизни, на уроках истории, читая список городовых полков, вышедших на Куликовскую битву, я представлял себе плотные колонны одоспешенных всадников. А ведь те полки вполне могли быть подобны тутошним маленьким отрядам, по десяткам дорог, словно тонкие ручьи, вливавшиеся в одно великое войско, будто в широкую реку.
Поскольку Гушчепсе уходил вместе с Угличским полком, он должен был кому-то передать своё мычащее оспенное хозяйство. Кормили и ухаживали за этими животными, размещёнными на более глухой заволжской стороне, обычные княжеские скотники, но вот перенос инфекции и забор материала проводил только черкес и только в одиночестве. Глицерин путём многократных перегонок выходил довольно чистым, и я надеялся, что большинства трагических проблем первого опыта вакцинации, удастся избежать. Кружок людей, готовых испытать на себе новые прививки, подбирал мой молочный брат Баженка. Именно ему, несмотря на молодость, планировалось вручить управление оспенным скотным двором. Он уже с пару недель ассистировал нашему доморощенному вакцинатору — Гушчепсе. Последней каплей стала демонстрация свежей оспенной болячки, и заявление что перед общим употреблением он испытал прививку на себе.
— Тоже мне, Мечников — буркнул я, услышав эту потрясающую новость.
— Нет, я сам себе, не знаю таковского — упёрся мальчишка.
К сожалению, знал я — Мечникова, Самойловича, Мочугковского и многих других накрепко вбили мне в голову в своё время, как пример самоотверженности в науке. На мой взгляд, испытания всего и вся на себе вещь героическая, но малопродуктивная, по крайней мере, со стороны врача, явно способного на большее.
Что ж, видимо, Баженко сам выбрал свой путь, и я решил всё, что успел выучить в области медицины, передать именно ему. Проведя вечером операцию оспопрививания на мне и ещё шести людях разного возраста, сын Ждана перешел рубеж, навсегда теперь отделяющий его от большинства современников.