– Я позвал тебя, потому что знал, ты придешь, – плотоядно ухмыльнулся Марцелл, и взмахнул рукой, словно призывал Федора посмотреть на панораму грандиозного города, тонувшего в крови, – Риму конец, это понимаю даже я, который всегда верил в то, что его можно отстоять.
Он помолчал, слегка поигрывая мечом.
– На этот раз Ганнибал победил. Но, тебе я не доставлю такого удовольствия.
Марцелл вперил тяжелый взгляд в Чайку.
– Я тебя ненавижу. Ты исковеркал мне всю жизнь, соблазнив мою дочь. Убил зятя и уже много лет стоишь у меня на пути. Теперь мой путь окончен, но и твой, тоже. Я вызвал тебя, чтобы убить.
Марцелл слегка опустил меч, и, обернувшись назад добавил, показав на бесчувственное тело Юлии и полуживого от страха Бодастарта.
– Сначала я заколю тебя, а потом и ее вместе с отродьем, – она мне давно не дочь, раз влюбилась в предателя. Пора закончить все это.
– Ты прав, – ответил Федор, уже принявший решение, – Пора.
Легионер, приставивший к его спине клинок, чуть ослабил нажатие, услышав о том, что Марцеллу наплевать на то, что будет с ними, и Федору этого хватило. Чайка знал, что быстро проткнуть без замаха его собственный доспех римлянину будет нелегко, а это значит, – у него есть не более двух секунд на все. Когда клинок отошел на пару сантиметров, Федор резко согнул правую руку и бросил локоть назад и вверх заученным движением, – легионер проглотил кадык. Увидев, словно в замедленной съемке, как Марцелл поднимает меч, Чайка выбросил руку вперед и всадил узкое лезвие в правый глаз сенатору. Марцелл и охнуть не успел, как был уже мертв. Он упал на колени и рухнул лицом на белый мраморный пол. Последнее, что запомнил о нем Федор, это фонтан крови, брызнувший ему на грудь из опустевшей глазницы и большая темная лужа на полу зала.
– А я хотел дать тебе покончить с собой, – с сожалением проговорил он, подхватывая с пола фалькату.
С двумя оставшимися легионерами он разделался как во сне. Пара отточенных расчетливых движений и оба лежали на полу, с рассеченными головами. Отбросив фалькату, Федор подхватил на руки сына и ощупал, покрывая поцелуями. Тот был цел и невредим, если не считать царапины чуть пониже кадыка. «Надо быстрее унести отсюда Юлию, – решил он, срезая кинжалом путы с бесчувственного тела, – не нужно ей этого видеть».
Рим пал на следующий день. Скифская конница и накатившаяся с севера лавина кельтов предали город огню и тотальному разрушению, после того как Ганнибал пленил всех сенаторов и велел распять их, как рабов, вдоль Аппиевой дороги. Всех до единого, и властителей Карфагена и бывших хозяев Рима. Чайка видел труп Магона на столбе, но последние дни настолько иссушили его душу, что он не вызывал у него никаких чувств. Федор долго стоял и смотрел вверх на тело человека, который едва не лишил его семьи и не смог найти в себе ненависти, чтобы кинуть в него камень.