— Сам ты шайсе! — вдруг тихо проговорил Мамочкин. Он стоял у стены, и немцы невольно покосились в сторону наглеца. Всего на долю секунды, но этого короткого мига хватило, чтобы старшина оттолкнул Дарью с линии огня и пристрелил угрожавшего ей немца с карабином. Гитлеровец с МП-40 успел выпустить очередь, скосившую Мамочкина, и был тут же изрешечен пулями.
— Мамочкин! — Кожевников бросился к нему, опустился на колени и не сдержался — впервые заплакал за эту войну.
Рядовой еще дышал. Три пули попали ему в грудь, и раны были смертельные.
— Сашко меня зовут, Митрич, — слабым голосом произнес он, глядя на старшину, а затем закрыл глаза и затих, будто забылся глубоким сном.
Мамочкин был мертв. Кожевников сидел и смотрел на лицо этого славного мальчишки, так рано повзрослевшего и отдавшего свою жизнь за боевых товарищей. Старшина плакал. Он потерял сына и человека, который несколько раз уже спасал его жизнь.
Со всех сторон послышались голоса, собачий лай.
— Засекли, — устало проворчал Анисимов. — Занять оборону!
— Нет! — резко перебила его Дарья. — Уйдем в катакомбы. Там есть шансы выжить.
Анисимов сурово посмотрел на нее, но понял, что тут она права, согласился:
— Давай обратно!
Они вернулись в казематы. Их маленький отряд еще некоторое время плутал по туннелям, но все возможные ходы были перекрыты либо завалены. Кольцо сужалось. Как ни пытались они оторваться, ничего не получалось.
Их зажали в небольшом глухом отсеке. Старший лейтенант засел за грудой кирпичей. Эта позиция давала ему возможность не подпускать гитлеровцев на расстояние броска гранаты. Немцы напирали. Они решили раз и навсегда покончить с последними защитниками крепости.
Через несколько часов упорного сопротивления их осталось всего трое: Кожевников, Дарья и Анисимов. Три уставших, измученных бойца. Сражались они отчаянно, но ничего не могли сделать против брошенной против них силы. Вот Анисимов замер у завала с пробитой грудью. Он даже мертвый продолжал сжимать в руках оружие. Кожевников расстрелял почти все патроны, а у Дарьи оставался последний магазин. Сколько могли еще продержаться они в этих руинах? Счет шел на минуты, но немцы уже не хотели рисковать своими людьми. В отсек влетело несколько «колотушек». Последнее, что запомнил Кожевников, — взрыв, столб дыма, окутавший его дочь, и ее ускользающий от глаз силуэт.
Затем наступила темнота…