Пятьдесят девственниц (Шакун) - страница 93

Крикун же кричал, что не нужны были бы ему ни женщины, ни девицы, если бы он только знал, что такие с ними отношения вдруг дадут повод любимой сестрице творить то же, что эти особы. И вот, когда она выйдет замуж, тогда пусть делает, что хочет. При этом он называл сестру Денрой, а она его Гарлом из чего я сделал вывод, что это-то и есть их настоящие имена, которые я сподобился узнать спустя столько времени знакомства.

Потом Быстрые Глазки весьма сердито высказалась в том смысле, что женит брата на первой же потаскухе, которая ублажит его ртом, поскольку, дескать, быть праведником нужно начинать с себя самого, а уж потом о замужестве позаботится она. Павший же на колени Крикун всеми Богами молил ее внять разнице между полами и понять, что позволительное мужчинам, не позволяется дамам и, в особенности, девицам, и, что он, Крикун, повесится, если узнает, что родная его сестра превратилась в порочную, гулящую по рукам женщину.

Нежданно-негаданно, беседа вдруг переключилась на меня, причем называли меня спутники ни иначе, чем Бес В Ребро, будто совсем и забыв новое мое имя и магическое достоинство. При этом Глазки, сказала, что всегда щадила чувства своего брата, даже намеком не давая понять чем мы с ней занимаемся и, что вовлечена была в развратное деяние, лишь желая облегчить участь милого непорочного ребенка, коим является Трина. Крикун же, услышав о Трине, объявил, что беды все от меня — мол, я окончательно забыл про стыд — и предложил за лучшее немедленно прекратить все и всяческие деяния внутри нашей компании, как это в обычае на пиратских кораблях.

Услышав, что ни слова не вставивши в разговор, оказался-таки виноватым, я до крайности рассердился и объявил брату и сестре, что, сами промеж себя, они могут решать любой бред, а остальных пусть оставят в покое. И что Крикун первый же, полезет к любой даме или девице, которую я, при нем растлю, дабы хоть немного вкусить от ее прелестей, и что лез он уже по проторенному мною пути и к баронессе Зубень, и к скромной Мисе, и к банным девицам, и к матери юной Черы, да и к Эфене побежал, чуть не быстрее меня. И, что Глазки ни в жизнь не испереживалась бы так участью Трины — видят Боги, не самой ужасной, — если бы не хотела поиграть с ней в те же игры, что и я.

При виде того, что и я сержусь не меньше наших спутников, мой маленький дружок Трина вдруг всхлипнула и, залившись слезами спросила, что неужели из-за такой невинной забавы, как эта игра, все ее лучшие друзья вдруг переругались друг с другом.

— Нет-нет, маленькая моя красавица, — тут же подхватила ее на руки Глазки, — никто из нас и не думал ругаться. Не бойся, ты и дальше сможешь играть сколько хочешь и со мной, и со своим папочкой. Мы просто говорим о том, что я не буду играть с ним до тех пор, покуда Крикун не будет ни с кем развратничать.