Он представлял себе Аллу с распухшими от слез щеками, с размазанной по лицу помадой и растрепанными волосами. Она ползала на коленях, подбиралась ближе к мужу, чтобы крепко обхватить его ноги и больше не отпускать. Картина показалась такой явственной, сладостной, что Солод позволил себе что-то похожее на улыбку. Интересно: если жена вернется, сможет ли он ее простить? Ответа на этот вопрос он не знал. Но ответа и не требовалось, потому что Алла назад не вернется. Даже если будет с голоду подыхать в канаве, не попросит у бывшего мужа кусок хлеба. Такая натура. Упрямая и подлая.
Что ж, он проявил великодушие, дал ей то, чего заслуживает каждый поверженный противник, – шанс спасти свою шкуру. Солод поставил закорючку под еще одним письмом и принюхался. Показалось – из камина, устроенного в дальнем углу кабинета, тянет гарью. Солод поднялся, прошелся до камина и вернулся. Огонь никто не разводил, в пепельнице нет окурков. Но этот странный запах гари, смешанный с другим сладковатым отвратительным запахом, по-прежнему витает в воздухе. Он понюхал свои ладони и пальцы, уловив запах французского мыла и увлажняющего крема. Прижал нос к плечу: и рубаха ничем таким не пахнет.
Солод подумал, что история с запахами – это просто плохой анекдот. Относительно недавно на этой земле стоял лишь особняк тестя, больше похожий на дворец, окруженный лачугами. Этими лачугами были дачи, полученные от государства заслуженными работниками Академии наук России. Побывав в имении будущего тестя первый раз, Солод заметил в разговоре, что землицы вокруг дома маловато. Усадьбе нужен большой сад, тенистая аллея, живописный пруд с плакучими ивами на берегах. И еще хорошо бы добавить рощицу с беседкой в старинном русском стиле. Или еще что-нибудь этакое, для души.
Носков ответил, что пытался договориться с соседями, выкупить их землю, сломать дачи, а на свободном месте построить хотя бы флигель. Но люди не хотят продавать землю. «Это ведь их право?» – заметил Носков. «Неотъемлемое право», – кивнул Солод. Через пару лет, когда он стал здесь полноправным хозяином, быстро уладил все вопросы. Дачи освободились, владельцы получили немного денег или путевку на кладбище. И только один старик-профессор никак не хотел съезжать; он не брал деньги и грозился пристрелить из ружья любого, кто приблизится к его дому ближе чем на десять шагов. Даже уговоры милиционеров, купленных Солодом, не возымели действия.
Дом пришлось поджечь вместе с профессором. Старика вытащили из пламени пожарные. Через неделю он умер в больнице от обширного инфаркта. Солод хорошо помнит, как выглядел этот безумец: седые патлы, обгоревшая жидкая бороденка, желтая цыплячья шея, нательный крест на худой груди. Он всегда носил с собой ученическую тетрадку, в которую записывал какие-то математические формулы. Солод помнит его домработницу, неотлучно жившую при старике, старомодно одетую женщину с плоской грудью и длинным носом.