— Я научу вас воевать как полагается. Найду вам такой батальон, такой батальон!.. Если мой вам не подходит…
— С вами, майор, я готов в любом. Даже в штрафном! — слово «товарищ» застревает у меня в глотке— я просто не могу его сейчас выговорить.
Он что-то зло хрипит в ответ, но я не слышу. Тихий неприятный холодок пробегает по спине, в такие мгновения я чувствую, что могу сотворить нечто вовсе не укладывающееся в уставные рамки. Тут вмешивается Лелька:
— Разгуделись, эгоисты проклятые! — Она резко поворачивается спиной к нам.
Майор приказывает:
— Валяйте в Сатино! Утром разберемся!
5
И снова та же дорога. Мерещится, будто мы целую вечность только-то и ездим по широкой, накатанной во ржи полосе. Туда и обратно, туда и обратно. И не будет конца этой маете. Немцы через день или через час, перед рассветом, отступят и оставят нам нашу землю, превращенную в «зону пустыни».
По дороге у вешки мы прихватываем с собой Федора Штанько вместе с его минами. Мотоцикл веду я, Гришин — «студебеккер». Так мы возвращаемся в Сатино.
Здесь особых перемен нет, только мины свистят чаще прежнего, только школа, догорая, чадит на всю улицу и изредка вырываются из головешек усталые красные языки. Раненых заметно прибавилось. Кто в голос стонет, кто матерится.
Чудом натыкаемся на группу Галанина. Они забрались в погреб и спят, укрыв свои машины в поле. Я сажусь за рацию и связываюсь с батальоном. Обремененный опытом первых лет войны и двумя тяжелыми ранениями, Галанин не хотел включать передатчик, чтобы не навлечь на себя огонь противника.
Минометчики Долматова разгружают «студебеккер» и развозят мины по огневым позициям. Штанько препирается с каким-то старшиной, или, вернее, старшина препирается с ним. Водитель не хочет брать с собой раненых в обратный путь, не объясняя причин. Со стороны ржаного поля все еще доносится: «По-мо-ги-те! Това-а-ри-щи-и!» Гришин замирает и тянет туда шею. Крик стал слабее, хриплый голос осел. Гришин не выдерживает, говорит Долматову:
— Черт с ними, что «языка» вчера взяли, не бросать же теперь всех раненых.
Долматов пожимает плечами.
— Что я тебя, за ноги держу?
— Так я схожу? — говорит Гришин.
Долматов советует пробираться не со стороны пожара, а из темноты, где торчат каменные столбы разбитого коровника. Он добавляет:
— По голосу метров двести будет.
Я сижу в коляске мотоцикла. Гришин одним легким движением ноги заводит мотор, медленно опускается в седло. Он смотрит на меня.
— Ну, чего тянешь?!
Обороты, сцепление, рывок — и мы мчимся в сторону догорающей школы.
Мотоцикл устремляется к черному провалу. Гришин, словно он тут знает каждую канаву, огибает столбы коровника и накатом врезается в тропу, проложенную во ржи.