— Много, — кивнул надсотник. — Но этих-то можем спасти. Дед, не выведешь — я утром дружину в атаку подниму. Все пойдут.
— Чего ты меня уговариваешь? — брюзгливо сказал Дед. — У меня-то как раз чёткий приказ. Значит — выполню. Только вот думать надо — как. Ты вот что, надсотник. Ты поди погуляй. А мне сюда пусть план кемпинга принесут, скажи там, снаружи, чтобы Барин принёс, там есть такой — скажешь, он сразу принесёт. И кипятку с заваркой, а сахара не надо — сам чай заварю, а то от ваших помоев с души воротит…
* * *
— Значитца, сделаем так, — Дед со вкусом прихлебнул из кружки чёрный, густой, как дёготь, чай — практически чифир. Поставил кружку на край карты. — Туда мы доползём, тут даже вопросов нет. Там тоже всё тихо сделаем, вот сейчас ребят проинструктирую пофамильно — и ни одна мышка не пукнет. А обратно мы поедем.
— Поедете? — Верещагин ошалело посмотрел на Деда. Тот опять отпил из кружки и кивнул:
— Ага. Я человек старый, чего мне ноги-то бить? Тут четыре километра по Хользунова. Улица не перегорожена — так, рогатки в нескольких местах. Пароли мои ребята на месте узнают. Грузовики у них там стоят на бывшем рынке, рядом. Переоденемся — да мы даже заранее переоденемся. В штатовцев. Детишек и баб погрузим. Сядем. Поедем. Шум поднимать всё равно некому будет — ну, разве что случайно. Езды тут — пять минут. Ну — шесть. А штатовцев пшеки всё равно останавливать особо не станут. Пока с начальством свяжутся, пока то, пока сё…
— Наглость, — сказал Верещагин, качая головой.
— Так это — наглость второе счастье, — заметил Дед, вставая. — Ну, я пойду готовиться. А ты, надсотник, вот что. Ты с полуночи и до трёх утра держи проезд на Московский проспект открытым. Сегодня в ночь. Ну и завтра — на всякий случай. Вдруг задержимся? Уговор?
— Уговор, — Верещагин пожал протянутую руку. И только сейчас заметил на тыльной стороне кисти Деда синие штрихи татуировки — буквы ГСВГ.
* * *
Свирепо дёргая ножом, Димка чистил чёрт-те-какой по счёту вялый прошлогодний клубень. В соседней комнате повариха — девчонка на пять лет старше него — напевала немузыкально «с Новым Годом, крошка» и по временам нагло покрикивала:
— А-рес-то-ван-ны-ы-ы-ый! Скоро дочистишь?!
— Лахудра, мочалка, блин… — бурчал мальчишка и кромсал картошку. За этим занятием и застал его Верещагин.
— Ты ещё и вредитель, — грустно сказал надсотник, останавливаясь в дверях. Димка вскинул злые глаза:
— Почему вредитель? — не удержался он.
— Потому что у нас картошки хорошо если десять ведёр. А у тебя половина в отходы уходит. Дай сюда.